стыдливости и бегали по улице полуодетыми;  а  какой-то
мужчина, выскочивший из бани  с  одним  лишь  полотенцем,  пытался  наспех
прикрыть им свою наготу. Были и  такие,  которых  испуг  кинул  в  объятия
смерти: один пытался пробить собственным телом  стеклянную  крышу,  другой
выбросился очертя голову с четвертого этажа. Были прославленные  храбрецы,
дрожавшие, как малые дети; одного  авантюриста,  проведшего  всю  жизнь  в
опаснейших приключениях, нашли скорчившимся в углу,  хотя  в  его  комнате
лишь чуть-чуть потрескивала штукатурка. Были  оптимисты,  твердившие,  что
опасность уже миновала  и  что  они  ручаются  за  это  чем  угодно;  были
пессимисты, качавшие головами и  пророчившие,  что  следующий  удар  будет
роковым. Некоторые сгрудились у  кирпичных  обломков;  другие  глазели  на
убитых лошадей, обезумевших и разбившихся о фонарные столбы;  люди  стояли
толпами у телеграфа  и  у  газетных  редакций,  желая  поскорее  узнать  о
размерах катастрофы. В более отдаленных  от  Центра  улочках  и  переулках
жители сидели на своих порогах  или  на  стульях,  выставленных  прямо  на
мостовую, и с опаской взирали на дома, которые они выстроили  собственными
руками, и даже на синий свод вверху, улыбавшийся  им  так  обманчиво.  Они
страшились теперь и самой  земли  вокруг.  Они  поделили  ее  на  участки,
обратили в предмет купли-продажи, нажились на ней; и  вдруг  она  восстала
против них, ушла из рук,  ускользнула  из-под  ног.  В  этом  было  что-то
нестерпимо    чудовищное:    тупая,    бесконечно    терпеливая     земля,
облагодетельствованная ими, украшенная ими, служившая им верой  и  правдой
во всех превратностях лихой судьбы, вдруг взяла да изменила своим законным
хозяевам!  Никто  не  удивился,  когда  владелец  маленького  особняка  на
взморье, безвозвратно сгинувшего в открывшейся трещине, утратив в безумном
гневе  дар  речи,  бешено  потряс  крепко  сжатым  кулаком   перед   лицом
матери-природы.
   На самом деле число жертв, да и  материальный  ущерб  от  землетрясения
были невелики и никак не оправдывали размеров паники;  через  какие-нибудь
полчаса все уже смеялись над своими страхами. Мистер Дамфи, будучи натурой
реалистической и чуждой фантазиям, одним из первых овладел собой и  понял,
что непосредственная опасность миновала.  То,  что  сам  великий  человек,
имевший куда больше оснований волноваться за  частную  собственность,  чем
кто-либо иной, энергично призвал своих клерков и всех окружающих  заняться
делом и лично направился назад, в свою контору, ободряюще подействовало на
население.
   Войдя в контору, Дамфи бросился к столу. Конверта не  было.  Он  быстро
перебрал все бумаги, пошарил на полу, поискал у разбитого окна - тщетно!
   Он позвонил в колокольчик. Появился клерк.
   - По чеку уплачено?
   - Нет, сэр. Мы как раз отсчитывали деньги, когда...
   - Выплату задержать! Чек верните мне.
   Юный клерк не успел  еще  поделиться  со  своими  коллегами  остроумной
догадкой, что патрон экономит наличность на  случай  "набега"  вкладчиков,
как мистер Дамфи призвал его снова.
   - Сходите быстро к мистеру Пуанзету и попросите его прийти.
   Через пять минут запыхавшийся клерк вернулся.
   - Мистер Пуанзет четверть часа тому назад выехал в Сан-Антонио.
   - В Сан-Антонио?
   - Да, сэр, говорят, в миссии большие разрушения.



7. КОЛЕБЛЕТСЯ ЗЕМЛЯ И РУШИТСЯ ПРАВОСУДИЕ

   Первый день после убийства Виктора Рамиреса навсегда останется памятным
в истории Гнилой Лощины.  Не  скажу,  чтобы  убийство  было  столь  редким
событием в этом идиллическом поселке; на улицах не раз находили  трупы  не
только рядовых, но подчас  и  именитых  граждан;  что  же  до  зарезанного
мексиканца, он был совершеннейший чужак  и  решительно  никому  не  внушал
симпатии. Нет, гибель мексиканца пробудила столь  бурный  интерес  потому,
что подозрение в убийстве сразу пало на мистера и  миссис  Конрой,  лиц  в
поселке известных и уже без того попавших под огонь общественной критики.
   Первым, кто сообщил о происшествии, была Сол; бродя  по  холму  Конроя,
как  видно,  в  поисках  не  вернувшегося  в  гостиницу  постояльца,   она
наткнулась   на   труп   несчастного.   Некоторые   остряки,   пристрастно
истолковавшие интерес мисс Кларк к Рамиресу, пытались утверждать,  что  он
покончил с собой, не найдя другого способа  от  нее  отделаться;  но,  как
скоро пронеслась весть о бегстве Гэбриеля и  его  жены,  подобные  шуточки
пришлось отбросить в сторону. А тут кто-то из старателей заявил, что утром
в тот  самый  день  видел,  как  Гэбриель  тащил  за  шиворот  мексиканца,
подталкивая его коленом и браня  на  чем  свет  стоит.  Засим  последовало
свидетельство мисс Кларк, которая сообщила с  большой  охотой,  что  лично
видела, как миссис  Конрой  тайно  беседовала  с  Рамиресом  незадолго  до
убийства. Китаец, посланный  с  письмом  вослед  Гэбриелю,  рассказал  без
всякой охоты, что вскоре, после того как вышел из дома, услышал  в  кустах
шум и крики о помощи. Впрочем, это показание  китайца  было  исключено  из
материалов предварительного следствия в согласии с  прославленным  законом
штата Калифорния, гласившим, что человек, исповедующий языческую веру, тем
самым  уже  является  лжецом;  истина  рождается  лишь  в  сердце   арийца
христианской веры. Общественное мнение тоже  отвергло  показание  китайца,
во-первых, потому, что оно противоречило уже  принятой  версии  о  бегстве
Гэбриеля; во-вторых, по той причине, что  всякий  китаец  -  разве  вы  не
знаете  этого?  -  обязательно   что-нибудь   да   напутает.   Имелось   и
свидетельство  старателей,  работавших  в  забое  у  подножия  холма;  они
показа