неуклюже сидевших на носу, и вдруг почувствовал что-то вроде жалости к этому 
парню. Захотелось помочь ему, выразить сочувствие, что ли. Но он тут же сказал 
себе, что помочь ничем не может, стало быть, нечего и голову ломать. 
Неожиданно он поймал себя на мысли: интересно, а о чем сейчас думает сам Хорек? 
Да и вообще, думает он о чем-нибудь или нет? Может быть (Адамчик внушал себе 
это скорее для собственного успокоения), парень вовсе и не переживает то, что 
произошло несколько минут назад. Ведь есть же немало людей, которые ничего 
особенно близко к сердцу не принимают. Может, и этот парень из таких. С такой 
рожей, как у него, всю жизнь будешь объектом насмешек. В конце концов, как тут 
не привыкнуть. Не исключено, что он просто не обращает никакого внимания на то, 
что о нем говорят. 
Придя к этому выводу, Адамчик тут же решил, что, пожалуй, плечи у Хорька 
опущены вовсе не так, как это бывает у людей одиноких и подавленных. Скорее, 
так делают искусные и терпеливые хитрецы. Вот именно, хитрецы. Недаром ведь вон 
сколько раз бывало, что все новобранцы переживают, злятся, а этот Хорек сидит 
себе как ни в чем не бывало и в ус не дует. Его, видно, ничто особенно не 
волнует. Ох, уж этот Хорек. Только о себе и думает, хитрюга. Ну и эгоист. 
От этих мыслей Адамчику почему-то стало легко на душе. Но вечером, когда взвод 
вернулся с ужина и солдаты [79] занимались чисткой оружия, гнетущее ощущение 
вернулось снова. Филиппоне и Магвайр, Хорек, «взводная мышь», Свинья, Уэйт, он 
сам — рядовой Адамчик — все они перепутались, смешались у него в голове, разом 
кричали и бранились, толкались и плакали. Он едва не начал орать во весь голос. 

— Хватит с меня, — твердил он себе шепотом. — Хватит. Больше я уже не могу. Все 
получил. Сполна. С меня хватит! 
— Хватит? — неожиданно переспросил его сидевший рядом Уэйт. — Ты что, уж не 
собрался ли лапки вверх поднимать? Струсил, что ли? 
— А что делать? Что? До каких же пор терпеть этого Магвайра? Смотреть, как он 
издевается над людьми. Как сует этому Куперу бутылку с соской, оскорбляет, бьет.
.. Так что ли? 
— Ну, а почему бы и нет? 
— Тебе, видишь, почему бы и нет, а я не могу. Просто не в силах больше. Дошел 
до ручки. Хватит с меня... 
— Да ведь с Купера-то как с гуся вода, а ты психуешь. 
— О, господи... — Адамчик чуть не плакал. Он сгрыз все ногти, изжевал себе щеку,
 по все никак не мог успокоиться. — Ну, а этот парень... Тот, из первого 
отделения. Джексон, что ли? 
— А что с ним? Я не знаю. 
— Так вчера же его забрали. Вечером, когда спать ложились. Я посмотрел, а его 
койка стоит неразобранная. Спросил, что с ним, никто не знает. Говорят, куда-то 
его отправили. 
— Может, заболел или еще что... 
— Почему ж тогда ничего не сказали? 
— А ты спросил бы Магвайра. 
— Еще чего! Его спросишь, потом сам не рад будешь. 
— Чего ж ты тогда раскипятился? Ничего не знаешь, да и парень этот тебе пришей 
кобыле хвост, а шуму развел, прямо куда там. 
Уэйт протянул руку, взял у Адамчика банку с ружейной смазкой, отвинтил крышку и 
вылил немного масла себе на протирку. 
— В общем-то верно, — продолжал рассуждать вслух Адамчик. — Это я про Джексона. 
Он ведь все время совал нос куда не следует. Хорек вон говорил, будто слышал, 
[80] как он ревел по ночам. Все спят, а он носом хлюпает... 
— Во-во, — поддакнул сразу Уэйт. — От этого, видно, и чокнулся. 
— Так ведь... — хотел возразить Адамчик, но вдруг что-то вспомнил и замолчал. 
Он думал, а что же они могут сделать, чем могут помочь. Конечно, во взводе 
творится что-то непонятное, скверное. Но разве они в силах это изменить? Нет, 
конечно. И от этого бессилия, этой неспособности что-либо сделать, ему стало 
совсем не по себе. Все тело было каким-то вялым, разбитым, ничего не хотелось 
делать, хоть ложись и помирай... 
— Мне кажется, — неожиданно сказал он шепотом, — у нас тут все так, как у 
нацистов в лагерях было. Я читал про них... Это точно. 
— Да ты спятил, Рыжий. Вот уж удумал, надо же. Этот Джексон сейчас, может быть, 
преспокойно себе домой катит, а ты тут психуешь. 
— Но мне же не по себе, как ты не понимаешь. Я ведь просто извелся весь... 
— А ты постарайся не думать об этом. Выбрось все из головы. 
— Не могу. 
— Ты, видать, всерьез брыкаться удумал. Так, что ли? Гляди, опять в обморок не 
грохнись. 
— Ужасно смешно. — Адамчика не тронула издевка, прозвучавшая в голосе товарища. 
— Значит, по-твоему, мы должны молчать, а этот Магвайр пусть и дальше 
зверствует? Чтобы ему все с рук сходило. Так, что ли? 
— Да что ему с рук сойдет? Что? 
— Как что? Да все, что он с нами тут вытворяет. Все эти насмешки, 
издевательства, хамство. Это что, так и должно быть? 
— А почему бы и нет? 
Адамчик как споткнулся. Замолчал и только с укоризной поглядел на Уэйта. 
«Неужели ему не стыдно от этих слов?» — подумал он. Но Уэйт спокойно встретил 
его взгляд, глядел как ни в чем не бывало, спокойно продолжая чистить винтовку. 
Потом сказал: 
— Я так считаю. Раз Магвайр поставлен над нами, значит, так и надо. Не нашего