могли, и все же оказались не в состоянии удержать его в повиновении. Он ушел от 
них, и его страх тоже уходит под градом ударов. Страх уходит из сердца, и 
вместо него появляется что-то настоящее, прочное, крепкое. Это не та фальшивая 
прочность, что сходит в морской пехоте за храбрость, а настоящая — глубокая и 
всеобъемлющая. 
— Паршивое дерьмо! Все вы! Жалкие дерьмовые трусы! Дерьмо! — Он кричал и 
извивался на полу, рычали смеялся от ненависти: — Дерьмо! Жалкое дерьмо! Все 
вы! Все! Все! 
29 
Мидберри стоял в сержантской у окна. Он молча глядел на плац, на вытянувшуюся 
вдали за ним и похожую на огромную цепь ограду, на белевшую полосу дороги, что 
вела к главным воротам. За стеклом, на тонкой металлической сетке сидел 
небольшой голубовато-зеленый жучок. Мидберри постучал пальцем по стеклу, и жук 
свалился с сетки, но, падая, где-то на полпути к земле, успел расправить 
крылышки и зеленой точкой уплыл, растаял в воздухе. 
— Так как же теперь? — раздался у него за спиной голос Магвайра. — С этим как 
раз семь выходит... 
Мидберри не ответил. Он почему-то вдруг подумал, что этот случай с Уэйтом 
оказался для него неожиданным, застал его врасплох. Он был в растерянности. 
Конечно, его покоробило решение Магвайра отдать непокорного солдата на расправу 
взводу. И хотя штаб-сержант прикидывается, будто ничего не знал об этом, 
Мидберри отлично знает, чьих рук это дело. Просто Магвайр скрыл это от него, 
чтобы он не вздумал вдруг вмешаться. «Как-нибудь при случае, — подумал Мидберри,
 — надо будет обязательно еще раз поговорить с ним». Магвайру следует знать, 
что подобные штучки у него больше не пройдут. Во всяком случае до тех пор, пока 
Мидберри будет у него младшим «эс-ином». 
— Ты что, оглох, что ли? [338] 
Мидберри слегка повернул голову, поглядел на Магвайра. Тот держал в руках 
листок бумаги... 
— Погляди-ка... 
Мидберри взял листок в руки. На нем в столбик, одна под другой, были написаны 
фамилии рекрутов, отчисленных за время обучения: Тиллитс, Куинн, Джексон, Клейн,
 Дитар, Купер и Уэйт. Список был подчеркнут жирной чертой, и под ней стояли две 
цифры — 70:7. 
— Все тютелька в тютельку, — усмехнулся штаб-сержант. — Точно десять процентов. 

— Ну и что из этого? — Мидберри бросил листок на стол, но Магвайр тут же поднял 
его, стал снова рассматривать. 
— Ты что, забыл, что ли? Я ведь тебе тогда еще говорил про эти десять процентов.
 Все людишки одинаковы — что одно стадо баранов, что другое. Никакой разницы, 
сколько взводов ни бери. 
Он скомкал листок и швырнул в корзину, стоявшую около стола. 
— Тютелька в тютельку! 
Поднявшись из-за стола, Магвайр потянулся, не торопясь взял лежавшую тут же 
шляпу, надел на голову, аккуратно поправил, чуть-чуть надвинув ее на лоб, чтобы 
тень от ее полей находила на глаза, прикрывая их от чужого взгляда. 
— Пора, пожалуй, строить скотину завтракать. А то еще, гляди, на тренировку 
опоздаем. Тогда обязательно какой-нибудь полковничишка привяжется. Им только 
дай повод, сразу по больной заднице пинка схлопочешь. Ты идешь? 
Мидберри отрицательно покачал головой. 
— Ну, как знаешь. 
Магвайр вышел из комнаты, и вскоре уже до Мидберри донесся топот десятков 
мчавшихся ног — взвод выстраивался перед казармой. Мидберри подождал, пока 
взвод ушел, и прошел в кубрик. Уэйт лежал на койке... 
— Как дела, парень? 
Уэйт вытянулся на спине. Лицо закрыто мокрым полотенцем, виден только рот с 
распухшими губами. Он молча стянул полотенце... Левый глаз совсем заплыл, под 
ним огромным сине-желтым пятном расплылась опухоль. Она захватила всю скулу и 
даже щеку, 
— Отлично, как видите, — ответил солдат. [339] 
Мидберри открыл было рот, чтобы напомнить парню, что он забыл слово «сэр», но, 
подумав, промолчал. Вправе ли он требовать от этого человека строгого 
соблюдения правил поведения? Он же весь избит. И это еще не конец его 
испытаниям. Скоро вон вылетит со службы с волчьим билетом. Что-то его ждет там, 
на гражданке? 
— На-ка вот, — он протянул солдату небольшой сверток. — Тут примочка и ваты 
немного. Пригодится. 
— Не надо, спасибо. — Уэйт даже не шелохнулся. Потом, подняв руку, снова 
натянул полотенце на лицо. 
Несколько мгновений сержант смотрел на лежащего солдата. Было как-то не по себе,
 а рука все еще протягивала сверток... 
— Ты знаешь, — наконец снова заговорил он. — Удалось добиться, чтобы увольнение 
с позором тебе заменили увольнением при нежелательных обстоятельствах{24}. А 
это уж не так плохо. Во всяком случае, не то что с позором. — Уэйт продолжал 
молчать. — Конечно, сейчас это тебя не особенно беспокоит. Вроде бы что в лоб, 
что по лбу. Но потом убедишься, какая разница. Особенно если станешь искать 
работу. Не раз еще вспомнишь, вот увидишь. 
Он подождал минуту-другую, подумал, что бы еще сказать, но ничего толкового не 
приходило на ум. Он знал, что Уэйт считает его тоже виновным во всем том, что с 
ним случилось. Да только какой смысл пытаться его разубеждать, доказывать, что