Размахнувшись, он снова ударил солдата сперва по одной щеке, потом тут же по 
второй. Секунду обождал и ударил снова, на этот раз сильнее. «Лучше разбитая 
морда, — стучало молотком в мозгу Уэйта, — чем то, что с Купером случилось. 
Только бы не остервенел. Не вошел бы в раж. Убьет ведь, мерзавец. Кто его 
остановит?» 
У него пересохло во рту, к горлу подступила горечь, перехватило дыхание... 
— Что, не нравится, скотина? А еще командир отделения! Дерьмо поганое! Будешь 
знать наперед, как фискалить да правды искать. Учись, червяк! Терпи, чтоб 
настоящим солдатом стать. И чтоб не думал, будто я луплю вашего брата только 
для собственного удовольствия. Будто у меня хобби такое. Думал, поди, так, 
мразь? Думал или нет? 
— Никак нет, сэр, никогда не думал! 
— Не думал, говоришь? — Нижняя губа у Магвайра отвисла в грязной ухмылке. — Вот 
это и плохо. Впредь зато знать будешь: прежде чем пасть разевать да пищать 
кому-то на ушко, сядь да хорошенько подумай. Семь раз отмерь. И главное про то, 
зачем это такое дерьмо, как ты и тебе подобные, посылают сюда, к нам на выучку. 
Может, допрешь своей черепушкой, что учебный центр морской пехоты это тебе не 
отель «Конрад Хилтон». Не пансион для благородных девиц и не богадельня. Да где 
уж тебе! Ты же, оказывается, не думаешь. Только пасть свою поганую разеваешь, 
где надо и не надо. А все потому, что слабак. Потому, что щенок желтобрюхий! 
Дерьмо в консервной банке. Вот ты кто. Ясно? 
— Так точно, сэр! 
— Потому и бегаешь к Мидберри у меня за спиной. Ждал, поди, что он тебе жилетку 
распахнет — иди, поплачь, родименький. А потом и выбраться отсюда поможет, 
смыться втихаря. Так что ли, мразь? 
— Так точно, сэр! 
— Это уж точно. Все-то вы, черви, на одну колодку. Вечно ищете, кто бы с вами 
цацкался, сопли утирал да штанишки мокрые менял. До чего ж вы мне противны, 
дерьмо поганое! [278] 
Магвайр перестал шагать по комнате, остановился снова перед Уэйтом, еще раз 
внимательно поглядел ему в лицо. Затем вернулся к столу, достал из ящика пачку 
сигарет. Закурив, уселся на край стола, но вдруг, резко швырнув сигарету в 
мусорное ведро, нагнулся и засучил брючину на левой ноге... 
— Ну-ка, поди сюда, — приказал он солдату. — Да не бойся ты, трус несчастный, 
не двину я тебя. Нужен ты мне больно... 
Уэйт приблизился, посмотрел на колено сержанта: широким ярко-розовым 
полукольцом его охватывал глубокий шрам. Там, где он врезался в тело, кожа как 
бы провисла, и казалось, что под ней нет ни кости, ни мышцы, просто пустота. 
Сержант опустил брючину, и Уэйт тут же снова вытянулся по стойке «смирно», 
уставившись немигающим взором поверх головы «эс-ина». 
— Ты еще в школу ходил, цыпочка, когда я схлопотал себе эту штуку на 
Чхонсиньском водохранилище. Какой-то паршивец, чтоб ему провалиться, засадил 
мне прямо в колено. Думал, что мне крышка. А я все же выбрался. Да еще и на 
своих двоих. И знаешь, почему? 
— Никак нет, сэр! 
— Да потому, что знал: не выберусь сам, значит, наверняка там и сдохну. Вот так,
 сопляк, очень просто. На войне ведь все и всегда очень просто. Там всяким 
розовеньким задницам и дня не протянуть. Живо схлопочешь промеж глаз. Выживает 
только тот, кто сам о себе беспокоится и дело свое знает как следует. А все 
остальные в два счета копыта откидывают. Начни вон я тогда вопить: «Ах, меня 
ранило! Ах, помогите! Скорее возьмите винтовку, положите меня на носилки да 
отправьте в госпиталь. Ах! Ах!» Так что бы было? Да ничего. Ничего бы я не 
дождался, валялся бы в снегу, пока не подох как собака. Или вот стал бы гуков 
умолять: «Ребятки, полегче, ради бога! Не давите так страшно. Видите, у меня в 
коленке дыра вон какая!» Так, да? 
— Никак нет, сэр! 
— Вот то-то и оно, червячина. А ты хочешь, чтобы я тут жалел ваши поганые 
задницы. Верно ведь? Так вот я тебе скажу: мне ровным счетом наплевать, что ты 
или кто там еще обо мне думает. Мне главное — сделать из вас морских пехотинцев,
 настоящих вояк. Таких, чтобы действительно могли драться. И если для этого 
потребуется [279] не только одну твою, а все ваши семьдесят задниц утром и 
вечером драть в кровь, я и на секунду не задумаюсь. Да еще и по десятку 
дополнительных оплеух отвешу каждому. В промежутках между основными выдачами. 
Ясно тебе, сопляк? 
— Так точно, сэр! 
— Корпус морской пехоты — это тебе не пансион для розовеньких кошечек, всяких 
цыпочек и херувимчиков. Усекаешь? 
— Так точно, сэр! 
— А ежели какому червяку это вдруг не по вкусу или у кого там кишка тонка, так 
пусть на себя пеняет. Мы с этим дерьмом чикаться не будем. Пусть лучше сразу 
мотает на все четыре стороны, нежели дотянет до войны, а там и сам пропадет, и 
других ни за понюх табаку погубит. Ты знаешь, что я сделал с этой мразью 
Купером? Или с теми двумя — Дитаром и Клейном? 
— Никак нет, сэр! 
— Спас им жизнь, вот что, дубина. Вроде как бы выволок их полуживых из боя. 
Ей-богу! Такая уж наша работа: глядишь, какой-то червяк, мразь сопливая, ник 
черту не годится. Дашь тогда ему пинка хорошего, чтобы он, как дерьмо в банке, 
вылетел с острова, вот и получается, что спасаешь ему жизнь. А не вышвырни я 
его, что получится? Не сегодня, так завтра этот слабак попадет в передрягу, 
наложит со страху в штаны; глянь, уже и без башки валяется. Да на него-то