В Ресифе  я  познакомился  с  бродячим  фотографом:  на  нем  был
изношенный  пиджачок и необычайно яркий галстук.  С утра до ночи или с
вечера до утра он слонялся по опаленному аэродрому, не зная, как убить
время.  Вооруженный  громоздким  фотоаппаратом,  он  мечтал напасть на
какого-нибудь знатного путешественника,  продать фотографию  одной  из
местных газет и наконец-то поесть досыта.  Я спросил его,  знает ли он
бразильских писателей. Он сразу померк:
     - Я три раза фотографировал Жоржи Амаду,  но только один раз одна
газета купила фото.
     - А вы читали его романы?
     - Я никогда ничего не читаю,  - ответил он возмущенно.  - У  меня
для этого нет времени.
     Можно было бы  усмехнуться:  уроженец  тех  самых  мест,  которые
описывает Амаду,  человек, встречавший писателя, не раскрыл хотя бы из
любопытства его книг,  которыми зачитываются люди в Рио-де-Жанейро,  в
Москве,  в Париже,  в Пекине.  Но я подумал совсем о другом:  откуда я
знаю этого фотографа?  Да ведь я читал про него  в  одном  из  романов
Амаду.  Потом я вспомнил: нет, среди героев Амаду нет фотографа. Может
быть, я вспомнил захолустного репортера, или адвоката, или картежника?
Не  знаю.  Но  только тирады фотографа меня не удивили,  хотя были они
воистину удивительными.  Мне казалось,  что я не  раз  встречал  этого
человека.  То  же  самое  я  почувствовал,  увидев карантинного врача,
романтического  шулера,  старого  носильщика  негра:   меня   окружали
персонажи Жоржи Амаду.
     Дело, разумеется, не в экзотике, не в живописных чертах, присущих
тому  или  иному  краю,  той  или иной стране.  Дело и не в обманчивой
точности,  не в иллюзорном сходстве, к которым стремятся все фотографы
мира, бродячие или оседлые, а также иные литераторы, плохо понимающие,
что такое литература.  Раскрывая роман, мы отправляемся в путешествие;
оно  может быть увлекательным или скучным,  надолго запоминающимся или
смешивающимся в памяти с сотнями других,  но  оно  обязательно  должно
открыть некий мир,  хотя бы крохотный.  Романы Жоржи Амаду помогли нам
открыть далекую Бразилию, ее людей, которые близки нам в их горе, в их
страстях, в их чаяниях.
     Говоря это,  я меньше всего думаю о  географии  или  истории,  об
описании природы или быта,  о протоколировании событий.  Мне привелось
где-то прочитать,  что произведения Амаду знакомят читателя с историей
Бразилии от конца XIX века до наших дней.  Я убежден, однако, что не в
этом значение романов  Амаду.  Мы  можем  найти  в  книгах  историков,
социологов,  этнографов добросовестный и тщательный показ тех событий,
которые находят свой отголосок в  романах  Амаду:  лихорадку  кофейных
плантаций  и  какао,  тяжбу  между  плантаторами,  нищенство батраков,
хищнический налет иностранных капиталистов,  начало рабочего движения,
рост недовольства,  борьбу за национальную независимость,  восстание в
Натале и в других городах,  исход голодающих крестьян с севера  на  юг
через пустыню смерти, алчность и грубость янки, геройство коммунистов.
Жоржи Амаду,  как и всякий подлинный писатель, не описывает событий, а
раскрывает нам людей, участвующих в этих событиях. Может быть, о жизни
в Бразилии мы знали и без него, во всяком случае, мы могли бы узнать о
ней без его романов,  но он открыл нам душевный мир бразильцев; в этом
объяснение того успеха,  которым пользуются его книги и в  Бразилии  и
далеко за ее пределами.
     Художественная проза   знает   множество    различных    приемов.
Современные   французские   романисты,  будь  то  большие  или  малые,
передовые или реакционные,  почти всегда стараются рассказать о  своих
героях;  автор  неизменно  присутствует  на  сцене,  ставит проблемы -
философские,  моральные или  политические,  рассуждает  об  истине,  о
пороках, о заблуждениях. Крупные писатели Америки, как Северной, так и
Южной,  чрезвычайно редко рассуждают.  Присутствие автора читатель  не
сразу  заметит.  Зато  он  сразу  входит в жизнь героев,  чувствует их
рядом,  убежден в их реальности.  Такие романисты  не  рассказывают  о
людях,  они их показывают.  К ним относится и Жоржи Амаду. Может быть,
прямой показ людей объясняется описываемым материалом:  по сравнению с
героями  западноевропейских  писателей люди Америки кажутся молодыми и
непосредственными.
     Для того чтобы раскрыть душевный мир героев,  писатель должен сам
много пережить, узнать страсти, радости, страдания; он должен обладать
даром  перевоплощения,  умением  почувствовать  себя на месте того или
иного изображаемого  им  человека.  Конечно,  каждому  ясно,  на  чьей
стороне  симпатии Амаду:  меньше всего его можно упрекнуть в моральном
или гражданском нейтралитете;  но и тех людей,  которых он осуждает, с
которыми  он  борется,  он  показывает  как  живых,  способных любить,
радоваться,  отчаиваться. Это спасает его от шаржа, от плакатности. Мы
верим   в   существование  его  героев,  почти  физически  ощущаем  их
присутствие.  Мне думается,  что такая реальность изображаемого мира и
есть   реализм   художника,   а   не   размышления,   предпосылки  или
нравоучительные выводы.
     Я вижу перед собой многих героев Жоржи Амаду.  Вот наемный убийца
негр Дамиан. Он стреляет без промаху; люди его боятся, а это - добряк.
Катастрофа  приходит  внезапно.  Дамиан  должен  застрелить очередного
соперника своего хозяина,  и вдруг  в  нем  зарождается  сомнение.  Он
думает о