| |
я о любовнице Лампиана, наравне с мужчинами принимавшей участие
во всех набегах его шайки. Интерес читателей можно было понять: жители тяти
штатов -- Баии, Сержипе, Алагоаса, Параиба и Пернамбуко -- затаив дыхание
следили за приключениями грозного бандита. Одни его ненавидели, другие
обожали, но равнодушным не оставался никто. Аршинными буквами "шапка"
сообщала о том, что
Сподвижник Лампиана -- 16-летний подросток
Заголовки были набраны чуть помельче:
Один из самых ужасных злодеев -- тридцать пять зарубок на прикладе --
он принадлежал к шайке "Капитаны песка" -- Машадан погиб по его вине
Дальше пространно повествовалось о том, что жители деревень,
подвергшихся налетам Лампиана, уже давно заметили среди бандитов мальчика
лет шестнадцати по кличке Вертун. Несмотря на юные годы, он наводил страх на
сертаны и славился своей жестокостью. На прикладе его карабина было
обнаружено тридцать пять зарубок -- по числу жертв. После этого газета
рассказывала историю гибели Машадана, одного из самых старых сподвижников
Лампиана.
Однажды бандиты захватили на шоссе пожилого сержанта полиции. Лампиан
поручил Вертуну прикончить его, и мальчик с видимым наслаждением стал мучить
свою жертву, медленно и неглубоко вонзая в тело сержанта клинок. Ужаснувшись
такой жестокости, Машадан поднял ружье с тем, чтобы застрелить Вертуна, но
Лампиан, гордившийся своим любимцем, успел выстрелить первым и убил
Машадана. Вертун же продолжал пытку.
В статье пересказывались и другие преступления шестнадцатилетнего
бандита. Потом журналист, вспомнив, что в шайке беспризорных мальчишек
"Капитаны песка" был паренек, кличка которого тоже была Вертун, спрашивал,
не тот ли это самый, и пускался в рассуждения об упадке нравов.
Весь тираж газеты разошелся мгновенно.
Через несколько месяцев "Жорнал да Тарде" преподнесла своим читателям
новую сенсацию, известив об аресте Вертуна. Отряду конной полиции,
рыскавшему по сертанам в поисках Лампиана, удалось схватить Вертуна спящим.
Газета объявила, что завтра юного бандита доставят в Баию, и поместила его
фотографию: с газетных страниц глядело на читателей угрюмое лицо Вертуна --
"лицо прирожденного преступника", как писала газета.
Но прошло время, и в специальных выпусках, освещавших ход процесса над
Вертуном (суд, предъявив ему обвинение в доказанном и подтвержденном
свидетелями убийстве пятнадцати человек, приговорил его к тридцати годам
тюрьмы), газета, сообщив о том, что на прикладе обнаружили не тридцать пять,
а шестьдесят зарубок -- каждая из них означала убитого человека, -- сама
опровергла свое мнение о "врожденной преступности". Газета поместила
выдержки из заключения судебно-медицинского эксперта, который славился своей
неподкупной честностью и обширными познаниями и уже в то время был одним из
виднейших социологов и этнографов Бразилии. Эксперт доказывал, что в психике
Вертуна нет патологии и что он стал бандитом, с такой изощренной жестокостью
убившим так много людей, вовсе не от врожденной тяги к насилию. Эксперт
объяснял все влиянием преступной среды... Далее следовали ученые
рассуждения.
Однако его выводы вызвали у читателей куда меньше интереса, чем
прочувствованная, яркая, блиставшая красотами слога речь господина
прокурора: он живописал мучения, которым подвергал свои жертвы юный
кровопийца; в зале суда рыдали, прослезился и сам председатель.
Ко всеобщему негодованию, обвиняемый не плакал. Его мрачное лицо
выражало какое-то странное спокойствие.
ТОВАРИЩИ
В городе происходит что-то новое. Педро Пуля вместе с Большим Жоаном и
Баранданом вышел из пакгауза. Порт опустел: никого, кроме полицейских,
охраняющих большие склады. Не становятся под разгрузку корабли: докеры во
главе с Жоаном де Аданом объявили о своей солидарности с забастовавшими
служащими трамвайной компании. Кажется, что в городе -- праздник, только
какой-то особый, непохожий на другие: люди собираются кучками, с жаром
что-то обсуждают, взад-вперед снуют автомобили, из магазинов выглядывают
смеющиеся лица продавцов; вся Ладейра-да-Монтанья запружена народом: кто
вверх, кто вниз -- на своих на двоих, потому что подъемник не работает.
Забастовщики молча идут к зданию профсоюзного центра, чтобы огласить свой
манифест, -- лист бумаги зажат в огромной ручище грузчика Жоана де Адана. У
входа, охраняемого солдатами, стоят, оживленно переговариваясь, люди.
-- Лихо... -- произносит Педро, поглядев на все это.
Большой Жоан улыбается, негритенок Барандан отвечает:
-- Кажется, сегодня будет заваруха.
-- Я бы ни за что не пошел ни в кондукторы, ни в вагоновожатые.
Получают сущие гроши. Правильно сделали, что забастовали, -- говорит Большой
Жоан.
-- Поглядим? -- предлагает Педро.
Они протискиваются поближе к дверям. Туда идут люди -- белые, негры,
мулаты, португальцы, испанцы. Когда появляются грузчики во главе с Жоаном де
Аданом, трамвайщики встречают их приветственными криками. Трое приятелей
тоже кричат "ура!": Жоан и Барандан -- потому, что любят старого докера, а
Педро -- еще и потому, что ему нравится это зрелище: забастовка кажется ему
похожей на
|
|
