и  их нескромные выражения. Наконец Ляхово очистилось,
пленные отведены были в ближнюю деревеньку, которой я забыл имя, и мы вслед
за ними туда же прибыли.

Тут мы  забыли слова Кесаря: "Что не доделано,  то не сделано". Вместо того
чтобы  немедленно  идти  к  Долгомостью на  Бараге-Дильера,  встревоженного
разбитием кирасиров  своих, или обратиться на  отряд, стоявший в Ясмине, мы
все  повалились спать и,  проснувшись в  четыре часа утра,  вздумали писать
реляцию, которая, как будто в наказание за лень нашу, послужила в пользу не
нам, а  Фигнеру, взявшему на себя доставление  пленных в главную квартиру и
уверившему  светлейшего,  что  он  единственный  виновник  сего подвига.  В
награждение за  оный он  получил позволение везти  известие о сей  победе к
государю  императору, к  коему он  немедленно отправился. После  сего можно
догадаться, в  славу кого представлено было  дело, о котором сам светлейший
своеручно прибавил:

"Победа сия  тем более знаменита,  что в первый раз  в продолжение нынешней
кампании    неприятельский    корпус    положил    пред    нами    оружие".

Двадцать девятого  партия моя прибыла в  Долгомостье и тот же  день пошла к
Смоленску. Поиск  я направил  между дорогами Ельненской  и Мстиславской, то
есть  между   корпусами  Жюно  и  Понятовского,   которые  на  другой  день
долженствовали  выступить в  Манчино и  Червонное. Этот поиск  доставил нам
шесть офицеров,  сто девяносто шесть артиллеристов  без орудий и до двухсот
штук скота, употребляемых для возки палубов; но дело шло не о добыче. В сем
случае  намерение  мое   переступало  за  черту  обыкновенных  партизанских
замыслов. Я  предпринял залет свой единственно  в тех мыслях, чтобы глазами
своими  обозреть расположение  неприятельской армии  и по сему  заключить о
решительном  направлении оной. Мнение  мое всегда  было то, что  она пойдет
правым берегом Днепра на Катань, а не левым на Красный; единственный взгляд
на карту покажет выгоду  одного и опасность другого пути при движении нашей
армии к Красному.

Корпуса Жюно  и Понятовского, хотя  весьма слабые, но были  для меня камнем
преткновения; да если бы я мог и беспрепятственно пробраться до Красненской
дороги, и  тогда я  не открыл бы  более того, что  уже я  открыл на дорогах
Ельненской и Мстиславской, ибо впоследствии я узнал, что в то время большая
часть  неприятельской  армии находилась  еще  между Соловьевой  переправой,
Духовщиной и Смоленском, на правом берегу Днепра. На сию же сторону прибыли
только старая  и молодая  гвардия, занявшие Смоленск,  четыре кавалерийские
корпуса,  слитые в один  и расположенные  за Красненской дорогой  у селения
Вильковичей,   и  два   корпуса,  между   коими  я  произвел   свой  поиск.

Так как оружие ни к чему уже служить не могло, то я обратился к дипломатике
и старался  всеми возможными изворотами выведать  от пленных офицеров о сем
столь  важном решении  Наполеона;  но и  дипломатика изменила  мне,  ибо по
ответам, деланным мне, казалось,  что все сии офицеры были не что иное, как
бессловесные исполнители  повелений главного  начальства, ничего не  зная о
предначертаниях оного...

Соименный  мне  покоритель  Индии (Вакх,  иначе  Дионисий)  подал мне  руку
помощи.  Чарка за  чаркою,  влитые в  глотки моих  узников, возбудили  их к
многоглаголанию.  Случилось  так, что  один  из  них был  за адъютанта  при
каком-то генерале  и только  что воротился из  Смоленска, куда он  ездил за
приказаниями  и  где  он видел  все  распоряжения,  принимаемые гвардиею  к
выступлению из  Красного. "Что у трезвого на уме, то  у пьяного на языке" -
говорит пословица; откровенность хлынула через край, и я все узнал, что мне
нужно было  узнать, даже и лишнее,  ибо к столь любопытному  известию он не
мог  не  припутать и  рассказы  о  своих любовных  приключениях, которые  я
принужден  был  слушать до  тех  пор,  пока мой  вития  не  упал с  лошади.

Это известие  слишком было  важно, чтобы не поспешить  доставлением оного к
главнокомандующему. Почему  я в  ту же минуту послал  курьера с достаточным
прикрытием  по  Мстиславской дороге,  на  коей  или в  окрестностях коей  я
полагал главную  квартиру. Сам же я  остался против встреченных мною войск,
отвечая на стрельбу их до тех пор, пока превосходство сил не принудило меня
отступить по  Мстиславской дороге  и провести ночь верстах  в пятнадцати от
Смоленска.  В  сии  сутки  мы прошли,  по  крайней  мере, пятьдесят  верст.

Неожиданная встреча и отпор, сделанный мне на ходу к Смоленску, внушили мне
мысль достигнуть  до Красного [44] посредством большого обхода;  к тому же,
быв отягчен пленными и  двумястами штуками скота, я хотел сдать первых и не
оставить без употребления последних  в такое время, когда войска наши столь
нуждались в  пропитании. Вследствие чего я  решился коснуться армии и потом
продолжать путь  мой к  Красному. Грубая ошибка! Можно  сказать, что расчет
мой от дифференциального исчисления при поиске к Смоленску упал в четвертое
правило  арифметики при  обратном движении,  предпринятом мною  для раздела
мясной