е стану, что я по рожденью аргосец.
Это прежде всего; пусть Фортуна несчастным Синона 
80 Сделала – лживым его и бесчестным коварной не сделать!
Верно, из чьих-нибудь уст ты имя слыхал Паламеда,
Сына Бела: ведь он был повсюду молвою прославлен.
Ложно его обвинив по наветам напрасным в измене
Из-за того, что войну порицал он, пеласги безвинно 
85 Предали смерти его – а теперь скорбят по умершем.
Был он родственник нам, и с ним мой отец небогатый
С первого года войны меня в сраженья отправил.
Твердо покуда стоял у власти и в царских советах
Силу имел Паламед, – и у нас хоть немного, но были 
90 Слава, почет... Но когда коварного зависть Улисса
Со свету друга сжила (то, о чем говорю я, известно),
Жизнь я с тех пор влачил во мраке, в горе и скорби,
Гнев питая в душе за его безвинную гибель.
Но не смолчал я, грозя отомстить, чуть случай найдется. 
95 Если в Аргос родной суждено мне вернуться с победой;
Речью бездумною той я ненависть злобную вызвал.
В этом причина всех бед. С тех пор Улисс то и дело
Начал меня устрашать обвиненьями, сеять средь войска
Темные слухи: искал он оружье, вину свою зная. 
100 Не успокоился он, покуда помощь Калханта...
Но для чего я вотще вспоминаю о прежних невзгодах?
Что я медлю? Коль все равны пред вами ахейцы, –
Слышали вы обо мне довольно! Казнь начинайте!
Этого жаждет Улисс и щедро заплатят Атриды!" 
105 Мы же хотим обо всем разузнать, расспросить о причинах,
Не заподозрив злодейств, пеласгийских не зная уловок.
Он продолжал свою речь, трепеща от притворного страха:
"Чаще данайцы меж тем, истомленные долгой войною,
Стали о бегстве мечтать, о том, чтобы Трою покинуть, – 
110 О, хоть бы сделали так! Но часто свирепые бури
Им не давали отплыть, и Австр устрашал уходящих.
Больше всего бушевала гроза в широком эфире
После того, как воздвигли коня из бревен кленовых.
Мы, не зная, как быть, Эврипила тогда посылаем 
115 Феба оракул спросить, – но печальный ответ он приносит:
"Кровью ветры смирить, заклав невинную деву,
Вам, данайцы, пришлось, когда плыли вы к берегу Трои, –
Кровью должны вы снискать возврат и в жертву бессмертным
Душу аргосца принесть". И едва мы ответ услыхали, 
120 Трепет холодный прошел по костям и замерло сердце:
Кто судьбой обречен, кого Аполлон избирает?
Тут на глазах смятенной толпы итакиец Калханта
На середину повлек, громкогласно требуя, чтобы
Волю богов он открыл. Хитреца злодеянье и прежде 
125 Мне предрекали не раз, грядущее втайне провидя.
Дважды пять дней прорицатель молчал и скрывался, чтоб жертву
Не называть и на смерть никого не обречь предсказаньем, –
После молчанье прервал, понуждаемый криком Улисса,
По уговору меж них меня на закланье назначил. 
130 Тут уж никто не роптал: ведь смерть, которой боялся
Каждый, теперь одного, ему на горе, постигла.
Близился день роковой. Готовили все для обряда:
Соль с мукой пополам, вкруг висков мне тугие повязки.
Вырвался я, признаюсь, оковы порвал и от смерти 
135 Ночью в густых тростниках у болотного озера скрылся,
Ждал, чтоб ушли, подняв паруса, – если только поднимут!
Больше надежды мне нет ни древнюю родину снова,
Ни двоих сыновей, ни отца желанного видеть.
Может быть, требуя с них за бегство наше расплаты, 
140 Смертью несчастных мою вину покарают ахейцы...
Именем вышних богов, которым ведома правда,
Именем верности – коль остается еще среди смертных
Неоскверненной она, – молю: над нашими сжалься
Бедами! Сжалься над тем, кто столько вынес безвинно!"
 

145 
      Жизнь мы даруем ему, хитреца слезам сострадая.
Первым Приам приказал от тесных пут ему руки
Освободить и к нему обратился с приветливой речью:
"Кто бы ты ни был, теперь забудь покинутых греков.
Нашим ты будешь. Но мне ответь на вопрос мой правдиво: 
150 Этот чудовищный конь для чего возведен? Кем построен?
Что стремились создать, – орудье войны иль святыню?"
Так он сказал. А Синон, в пеласгийских уловках искусный,
Начал, к небу воздев от оков свободные руки:
"Веч