ще будучи связанным с жизнью вчерашней.
     Эта жизнь бесполезная, которую лучше б и вовсе
     покинуть,-
     говорите, тюрьме подобна?
     Ах, какое значенье это имеет! Ведь если я узник
     этой тюрьмы огромной - то о размерах
     собственной камеры стоит ли думать?
     Поезд уже отошел от соседней станции.
     Меня начинает поташнивать от сигареты...
     Прощайте, прощайте, прощайте, все,
     не пришедшие
     со мною проститься,
     о семейство мое, существующее лишь условно...
     Прощай, мой сегодняшний день, о перрон неушедшего
     дня,
     прощай, моя жизнь, прощай!
     Остаться, словно пакет, оставленный кем-то,
     по ту сторону полотна, под охраной толпящихся
     пассажиров.
     Быть обнаруженным сторожем, когда поезд отойдет
     от перрона:
     "Что за рассеянный тип здесь оставил это?"
     Остаться, думая об отъезде.
     Остаться, понимая, что правильно сделал.
     Остаться, чтоб умереть не сразу...
     Я отправляюсь в грядущее, как на трудный экзамен.
     А вдруг этот поезд никогда не придет и господь меня
     пожалеет?
     Я на вокзале - ах, это пока не более чем метафора.
     Я человек весьма представительный с виду.
     Можно со стороны подумать, что я долго жил
     за границей.
     У меня манеры вполне воспитанного человека.
     Я сам поднимаю свой чемодан - брать носильщика
     не считаю приличным.
     И рука, поднимающая чемодан, она тоже дрожит
     при этом.
     Уехать!
     Никогда не вернусь обратно,
     никогда не вернусь, потому что не возвращаются те,
     кто уехал.
     Место, куда возвращаются - всегда другое.
     Вокзалы, куда возвращаются - всегда другие.
     Не те уже люди, и мир, и само понимание мира.
     Уехать, о, бог мой, уехать!.. Страшусь отъезда!





МАРЦИАЛЬНАЯ ОДА

     Безводная река - в ней только бесчисленные
     люди и вещи,
     Но она до ужаса безводна!

     В ушах у меня барабаны грохочут,
     Понять не могу, реку ли я вижу, барабаны ли слышу,
     Как будто и слышать и видеть нельзя их вместе!
     Эла-о-о! Эла-о-о!

     Ручная машинка бедной вдовы, штыком
     умерщвленной...
     Когда-то по вечерам она на ней шила...
     Стол, за которым старые люди играли в карты,

     Все это смешалось, смешалось с телами и кровью,
     Все стало одной рекою, одной волною, одним
     ползучим кошмаром.
     Эла-о-о! Эла-о-о!
     Я откопал расплющенный на мостовой жестяной
     паровозик
     И плакал, как плачут все матери мира в страхе
     пред жизнью,
     Своею ногой пантеиста споткнулся о швейную
     машинку вдовы, умер