силы, чем у святого, и больше здравого смысла, чем у
странствующих по белому свету,-- и он, он один, был
свидетелем славы своей и ума.

На дорогах, в зимние ночи, без жилья, без хлеба и теплой
одежды, я слышал голос, проникавший в мое замерзшее сердце:
"Сила или слабость? Для тебя -- это сила! Ты не знаешь, куда
ты идешь, ни почему ты идешь. Повсюду броди, всему отвечай.
Тебя не убьют, потому что труп убить невозможно". Утром у
меня был такой отрешенный взгляд и такое мертвенное лицо,
что те, кого я встречал, возможно, меня не могли увидеть.

Грязь в городах неожиданно начинала казаться мне красной и
черной, словно зеркало, когда в соседней комнате качается
лампа; словно сокровище в темном лесу. "В добрый час!" --
кричал я и видел море огней и дыма на небе; а справа и слева
все богатства пылали, как миллиарды громыхающих гроз.

Но оргия и женская дружба были для меня под запретом. Ни
одного попутчика даже. Я вдруг увидел себя перед охваченной
гневом толпой, увидел себя перед взводом солдат, что должен
меня расстрелять, и я плакал от горя, которое понять они не
могли, и я прощал им -- как Жанна д'Арк. "Священники,
учителя, властелины, вы ошибаетесь, предавая меня
правосудию. Никогда я не был связан с этим народом; никогда
я не был христианином; я из тех, кто поет перед казнью; я не
понимаю законов; не имею морали, потому что я зверь, и
значит, вы совершили ошибку".

Да! Мои глаза закрыты для вашего света. Я -- зверь, я --
негр. Но я могу быть спасен. А вы -- поддельные негры, вы --
маньяки, садисты, скупцы. Торговец, ты -- негр; чиновник, ты
-- негр; военачальник, ты -- негр; император, старая злая
чесотка, ты -- негр, ты выпил ликер, изготовленный на
фабрике Сатаны.-- Этот народ вдохновляется лихорадкой и
раком. Калеки и старики настолько чтимы, что их остается
только сварить. Самое лучшее -- это покинуть скорей
континент, где бродит безумие, добывая заложников для этих
злодеев. Я вступаю в подлинное царство потомков Хама.

Знаю ли я природу? Знаю ли самого себя? -- Исчезли слова.
Мертвецов я хороню у себя в желудке. Крик, барабаны -- и в
пляс, в пляс, в пляс! Мне неизвестно, когда, после прихода
белых, я рухну в небытие.

Голод, жажда, крики -- и в пляс, в пляс, в пляс!

X X X

Белые высаживаются на берег. Пушечный выстрел! Надо
покориться обряду крещенья, одеваться, работать.

Моему сердцу нанесен смертельный удар. О, этого я не
предвидел!

Я никогда не творил зла. Дни мои будут легки, раскаянье меня
не коснется. Я никогда не узнаю страданий души, почти
неживой для добра, души, в которой поднимается свет,
суровый, как похоронные свечи. Участь сынков из хорошей
семьи -- преждевременный гроб, сверкающий блестками и
слезами. Несомненно, развратничать -- глупо, предаваться
пороку -- глупо; гниль надо отбросить подальше. Но часам на
башне никогда не удастся отбивать только время чистых
страданий. Словно ребенок, буду ли я вознесен на небо, чтобы
играть там в раю, где забыты невзгоды?

Скорее! Есть ли другие жизни? -- Среди богатства сон
невозможен. Потому что всегда богатство было публично. Одна
лишь божественная л