зу снял двойное бремя :

     Тяжкий гнет монаршей власти
     И еще тягчайший -- жизни,
     Он тогда как победитель,
     Проявил и к детям брата

     Милосердье; Он обоих
     Взял, как подобает дяде,
     В замок свой и предоставил
     Им бесплатно кров и пищу.

     Правда, комнатка тесна им,
     Но зато прохладна летом,
     А зимой хоть не из теплых,
     Но не очень холодна.

     Кормят здесь их черным хлебом,
     Вкусным, будто приготовлен
     Он самой Церерой к свадьбе
     Прозерпиночки любимой.

     Иногда пришлет им дядя
     Чашку жареных бобов"
     И тогда, уж дети знают:
     У испанцев воскресенье.

     Не всегда, однако, праздник,
     Не всегда бобы дают им.
     Иногда начальник, псарни
     Щедро потчует их плетью.

     Ибо сей начальник псарни,
     Коего надзору дядя,
     Кроме псарни, вверил клетку,
     Где племянники, живут,

     Сам весьма несчастный в браке
     Муж той самой Лнмонессы
     В брыжах белых, как тарелка,
     Что сидела за столом.

     А супруга так сварлива,
     Что супруг, сбежав от брани,
     Часто здесь на псах и детях
     Плетью вымещает злобу.

     Но такого обращенья
     Наш король не поощряет.
     Он велел ввести различье

     Между принцами и псами.

     От чужой бездушной плети
     Он племянников избавил
     И воспитывать обоих
     Будет сам, собственноручно".

     Дон Диего смолк внезапно,
     Ибо сенешаль дворцовый
     Подошел к нам и спросил:
     "Как изволили откушать?"



ЭКС-ЖИВОЙ

     "О Брут, где Кассий, где часовой,
     Глашатай идеи священной,
     Не раз отводивший душу с тобой
     В вечерних прогулках над Сеной?

     На землю взирали вы свысока,
     Паря наравне с облаками.
     Была туманней, чем облака,
     Идея, владевшая вами.

     О Брут, где Кассий, твой друг, твой брат,
     О мщенье забывший так рано?
     Ведь он на Неккаре стал, говорят,
     Чтецом при особе тирана!"

     Но Брут отвечает: "Ты круглый дурак!
     О, близорукость поэта!
     Мой Кассий читает тирану, но так,
     Чтоб сжит