Кортес и его отряды
     Твердой почвы -- побережья
     С чахлой рощей ив плакучих.

II

     Страшный день прошел. Настала
     Бредовая ночь триумфа;
     Тысячи огней победных
     Запылали в Мехико.

     Тысячи огней победных,
     Факелов, костров смолистых
     Ярким светом озаряют
     Капища богов, палаты.

     И превосходящий все
     Храм огромный Вицлипуцли
     Что из кирпича построен
     И напоминает храмы

     Вавилона и Египта --
     Дикие сооруженья,
     Как их пишет на картинах
     Англичанин Генри Мартин.

     Да, узнать легко их. Эти
     Лестницы так широки,
     Что по ним свободно всходит
     Много тысяч мексиканцев.

     А на ступенях пируют
     Кучки воинов свирепых
     В опьяненье от победы
     И от пальмового хмеля.

     Эти лестницы выводят
     Через несколько уступов
     В высоту, на кровлю храма
     С балюстрадою резною.

     Там на троне восседает
     Сам великий Вицлипуцли,
     Кровожадный бог сражений.
     Это -- злобный людоед,

     Но он с виду так потешен,
     Так затейлив и ребячлив,
     Что, внушая страх, невольно
     Заставляет нас смеяться...

     И невольно вспоминаешь
     Сразу два изображенья:
     Базельскую "Пляску смерти"
     И брюссельский Меннкен-Писс.

     Справа от него миряне,
     Слева -- все попы толпятся;
     В пестрых перьях, как в тиарах,
     Щеголяет нынче клир.

     А на ступенях алтарных-
     Старичок сидит столетний,
     Безволосый, безбородый;
     Он в кроваво-красной куртке.

     Это -- жрец верховный бога.
     Точит Он с улыбкой ножик,
     Искоса порою глядя
     На владыку своего.

     Вицлипуцли взор, его
     Понимает, очевидно:
     Он ресницами моргает,
     А порой кривит и губы.

     Вся духовная капелла
     Тут же выстроилась в ряд:
     Трубачи и литавристы --
     Грохот, вой рогов коровьих...

     Шум, и гам, и вой, и грохот.
     И внезапно раздается
     Мексиканское "Те Deum"1,
     Как мяуканье кошачье,--

     Как мяу