лько шалью покрывалась 
И была всегда в вуали. 
Руку под голову клала 
И спала на ней всю ночь; 
И, едва коснувшись пищи, 
Отсылала блюдо прочь. 



Этой редкостной вуали 
Удивлялась я немало. 
Ткань ее была, бесспорно, 
Крепче всякого металла. 
Но была она прозрачна, 
И нежна, и не тверда. 
Я нигде подобной ткани 
Не встречала никогда. 



Так со мной вдали от мира 
И жила моя бедняжка... 
Дни за днями проходили, 
Но она страдала тяжко. 
Много дней я размышляла, 
Как мне бедной пособить, 
Наконец решила мужу 
Тайну я свою открыть. 



Как-то раз пришла я к мужу 
И, обняв его, оказала: 
"Расскажу тебе, мой милый, 
То, что раньше я скрывала. 
Поклянись мне страшной клятвой, 
Что не скажешь никому 
О моей великой тайне, 
Даже другу своему". 



Муж сказал: "Пускай о скалы 
Я ударюсь головою, 
Если недругу иль другу 
Эту тайну я открою!" 
Рассказала я Усену 
Об отшельнице моей 
И взяла его за руку 
И свела в покои к ней. 



Увидав мое светило, 
Муж воскликнул в изумленье: 
"Неужели это солнце - 
Нам подобное творенье?" 
Пали мы перед девицей 
И сказали: "О луна! 
Что, скажи, тебя сжигает? 
Чем душа твоя больна? 



Где, скажи, найти лекарство, 
Чтоб помочь великим ранам? 
Отчего рубин прекрасный 
Ныне сделался шафраном?" 
Я не знаю - услыхала 
Нас девица или нет. 
Но свои сомкнула розы 
И ни слова нам в ответ. 



И когда она, бедняжка, 
Поднялась с унылым стоном, 
Показалось нам, что солнце 
Скрыто огненным драконом, - 
Тусклый взор ее светился, 
Полон гневного огня. 
"Тяжко мне, - сказала дева. - 
Уходите от меня!" 



Плача, дева походила 
На угрюм