ев разложил костер. 

Ствол дерева сломил слоновотелый, 
Огромный вертел вытесал умело. 

И, насадив онагра целиком
На вертел тот, изжарил над костром. 

И разорвал, и съел всего онагра, 
Мозг выбил из костей того онагра... 

Сошел к ручью, и жажду утолил, 
И лег, и обо всем земном забыл. 

Пока он спал в тени, под шум потока, 
Рахш на лужайке пасся одиноко. 

Пятнадцать конных тюрков той порой
Откуда-то скакали стороной. 

Следы коня на травах различили
И долго вдоль ручья они бродили. 

Потом, увидев Рахша одного, 
Со всех сторон помчались на него. 

Они свои арканьн развернули
И Рахшу их на голову метнули. 

Когда арканы тюрков увидал, 
Рахш, словно лютый зверь, на них напал. 

И голову он оторвал зубами
У одного, а двух убил ногами. 

Лягнул, простер их насмерть на земле, 
Но шея Рахша все ж была в петле. 

И тюрки в город с пленником примчались, 
Все горожане Рахшем любовались. 

В табун коня-красавца отвели. 
Чтоб жеребята от него пошли. 

Я слышал: сорок кобылиц покрыл он, 
Но что одну лишь оплодотворил он. 

Проснулся наконец Рустам и встал. 
И Рахш ему ретивый нужен стал. 

Он берег обошел и дол окрестный; 
Но нет коня, и где он - неизвестно. 

Потерей огорченный Тахамтан
Пошел в растерянности в Саманган. 

И думал горестно: "Теперь куда я 
Отправлюсь пеший, от стыда сгорая, 

Кольчугой этой грузной облачен, 
Мечом, щитом и шлемом отягчен? 

Как выдержу я тяжкий путь в пустыне? 
Ведь радоваться будут на чужбине, 

Враги смеяться будут, что Рустам
Проспал коня в степи и сгинул сам. 

Вот мне пришлось в бессилии признаться! 
Мне из печали этой не подняться. 

Но все же препояшусь и пойду; 
Быть может, хоть следы его найду..." 

Седло и сбрую он взвалил на плечи, 
Вздохнул: " О муж, непобедимый в сече! 

Таков закон дворца, где правит зло: 
То - ты в седле, то - на тебе седло".

Кипели мысли в нем, как волны моря. 
Пошел и на следы напал он вскоре. 

Он в Саман