строго, убедительно и для других, без театральности.
     4.  Сделал  я что-нибудь для общества -- сам же и выгадал.
Пусть это будет у тебя под рукой и всякий оаз  является;  и  не
прекращай никогда.
     5.  У  тебя какое искусство? -- Быть добротным. А может ли
это хорошо произойти иначе, как по правилам учения --  тем  ли,
что  относятся  к  природе  целого, или же тем, что относятся к
собственно человеческому устроению?
     6.  Сперва  вывели  трагедию  в  напоминание  о  том,  чтб
случается  и  что  по  природе  это  случается, и если в театре
увлекаетесь этим, так не тяготитесь  этим  же  самым  в  театре
просторнейшем. Вы же видите, что так и надо этому свершаться, и
что  сносят  это  и  те,  кто  вопит  "О-о, Киферон!". К тому ж
некоторые вещи у  сочинителей  этих  выражены  дельно  --  вот,
скажем, такое: "Пренебрегли детьми и мною боги -- что ж! Знать,
есть  и  в  этом  смысл. . . ", или опять же: "На ход вещей нам
гневаться не след", или еще: "Жизнь пожинать, как в пору зрелый
злак", и сколько еще  такого.  После  трагедии  вывели  древнюю
комедию,  полную  воспитующей  смелости и прямотой речей дельно
напоминающую о том, что  никому  не  пристало  ослепление.  Вот
зачем  Диоген  это перенял. После была некая средняя комедия и,
наконец,  новая;  перенята  ли  она  вообще  зачем-нибудь   или
потихоньку соскользнула к чрезмерному подражанию -- поди узнай.
Ведь  известно,  что  и эти кое-что дельно говорят, но общая-то
задача таких произведений и драматического искусства  --  какую
цель перед собой имела?
     7.  Каким  образом  ясно  является  уму,  что  нет в жизни
другого положения, столь подходящего для философствования,  как
то, в котором ты оказался ныне.
     8.  Ветка,  отрубленная  от соседней ветки, непременно уже
отрублена и от всего растения. Точно так  человек,  отщепленный
от  одного  хотя  бы  человека,  отпал уже от всей общности. Да
ветку-то хоть другой отрубает, а человек сам отделяет  себя  от
ближнего,  если  ненавидит  и  отвращается,  того не ведая, что
заодно и от всей гражданственности себя отрезал. И тут  --  дар
Зевеса, зиждителя общности: дано нам вновь срастись с соседом и
вновь  составить  целое.  Ну  конечно, если то, что сопряжено с
таким разделением, будет случаться не раз,  то,  зайдя  далеко,
произведет  малосоединимое  и маловосстановимое. Да и вообще не
одинаковы  ветка,  изначально  единорастущая  и  не  изменившая
единодушию,  и  наново привитая после того, как была отрублена,
-- что  бы  ни  говорили  садоводы.  Единорастущий  --   и   не
единомысленный!
     9.  Те, кто становится тебе поперек, когда ты идешь вперед
сообразно прямому разуму. от здравого деяния тебя не отвратят и
твоей к ним благожелательности пусть не лишатся. Равно заботься
о двояком: не о том только, чтобы суждения и деяния  твои  были
устойчивы,  но  также  и  о  том,  чтобы  оставаться  мягким  в
отношении тех, кто собирался тебе помешать или  как-нибудь  еще
досадить.  Потому что бессильно и это, на них досадовать, точно
так же как отступиться от своего дела или  поддаться  смятению.
Ведь  оставляют  боевой строй оба -- и тот, кто дрогнул, и тот,
кто отчуждается от своего единоплеменника и друга по природе.
     10. "Искусства выше всякое природное" -- оттого  искусства
и  подражают природам. А если так, то уж совершеннейшая и самая
многообъемлющая из природ не уступит, думается, хотя бы и самой
искусной изобретательности. И как все  искусства  делают  более
низкое ради высшего, так же точно и общая природа. Вот, вот где
рождается справедливость, а из нее возникают остальные доблести
-- ведь   не   уследить   нам   за  справедливым,  если  станем
небезразличны  к  средним  вещам  или  же   будем   легковерны,
опрометчивы и переменчивы.
     11.  Раз  уж  сами не приходят к тебе вещи, за которыми ты
гонишься и от которых -- также в смятении -- бежишь, а  это  ты
некоторым  образом  сам  к  ним приходишь, то пусть хоть суд-то
твой о них успокоится -- тогда и они недвижны,  и  тебя  нельзя
будет увидеть ни гоняющимся, ни избегающим.
     12.  Сфера  --  самоточнейший  образ  души,  когда  она не
тянется ни к чему и не съеживается внутрь, не рвется сеять и не
садится, а светится светом, в котором зрит истину всего  и  ту,
что в ней.
     13.  Кто-то  станет  презирать  меня?  Его  забота.  А моя
забота, как бы не случилось, что я сделал или сказал что-нибудь
достойное презрения. Кто-то  возненавидит?  Его  забота.  А  я,
благожелательный  и  преданный всякому, готов и ему показать, в
чем его недосмотр -- без хулы, без намека  на  то,  что  вот-де
терплю, а искренно и просто, как славный Фокион, если, конечно,
не  притворялся. Потому что надо, чтобы это внутри было и чтобы
боги видели человека-несетователя по душевному