считать пороком готовность отстаивать любое мнение, опираясь  
на
разум и не прибегая к помощи авторитета и силы.
     Так вот, я утверждаю, что тем самым  пороком,  которым  историки  
попрекают
народные массы, можно попрекнуть всех людей вообще  и  больше  всего  государей.

Всякий человек, не управляемый законами, совершил бы те же самые ошибки, 
которые
допускают разнузданные массы.  В этом легко убедиться: немало есть и было 
разных
государей, но добрые и мудрые  государи  -  наперечет.  Я  говорю  о  государях,

сумевших разорвать сдерживающую их узду; в этот разряд не  входят  ни  государи,

существовавшие в Египте и  в  пору  самой  древней  древности  управлявшие  
этой
страной с помощью законов, ни государи, существовавшие в  Спарте,  ни  государи,

ныне существующие во  Франции.  Монархическая  власть  сдерживается  во  
Франции
законами более, чем в каком-либо из известных нам  нынешних  царств.  Цари  эти,

правившие согласно  конституционным  законам,  не  входят  в  названный  разряд,

поскольку нам хотелось бы рассмотреть природу всякого человека,  взятого  
самого
по себе, и посмотреть, сходна ли она с природой народных масс, В  противовес  
же
названным царям можно было бы поставить массы, так же как  и  цари,  
управляемые
законами:  в  этом  случае  мы  обнаружили  бы  у  народных  масс  те  же  
самые
добродетели, что и у царей, и увидели бы, что массы и не властвуют  надменно,  
и
не прислуживают рабски.
     Именно таким  был  римский  народ,  который,  пока  Республика  
сохранялась
неразвращенной, никогда рабски не прислуживал и никогда надменно не  властвовал,

но с помощью своих учреждений  и  магистратов  честно  и  с  достоинством  
играл
отведенную ему общественную роль.  Когда необходимо было выступать против 
одного
из сильных мира сего, он делал это - пример тому  Манлий,  Децимвиры  и  другие,

пытавшиеся угнетать народ; когда же необходимо было во имя  общественного  
блага
повиноваться Диктаторам и Консулам, он повиновался.  И если римский народ 
горько
сожалел о смерти Манлия Капитолийского, то особенно удивляться  тут  нечему:  
он
сожалел об его доблести, которая была  столь  велика,  что  воспоминания  о  
ней
вызывали у каждого слезы.  Точно так же поступил бы  любой  государь,  ведь  
все
историки уверяют, что следует прославлять всякую доблесть и восхищаться ею  
даже
у наших врагов. Тем не менее если бы среди проливаемых по нему слез Манлий 
вдруг
воскрес, народ Рима вынес бы  ему  тот  же  самый  приговор;  он  точно  так  
же
освободил бы его из тюрьмы, а некоторое время спустя осудил бы его на смерть.  
В
противоположность этому можно видеть, как государи, почитаемые  мудрыми,  
сперва
убивали какого-нибудь человека, а потом крайне  о  том  сожалели.  Так  
поступил
Александр с Клитом и другими своими друзьями, а Ирод - с Мариамной.
     Но то, что говорит нам историк о природе народных масс,  он  говорит  не  
о
массах, упорядоченных законами, вроде римского народа, а о  разнузданной  толпе,

каковой была сиракузская чернь.  Эта  последняя  совершает  ошибки,  
совершаемые
людьми вспыльчивыми и необузданными, вроде Александра Великого и Ирода.  
Поэтому
не следует порицать природу масс больше, нежели натуру государей, ибо и массы, 
и
государи в  равной  степени  заблуждаются,  когда  ничто  не  уде