золотых жил его.
     Счастье --  разве  можно  найти  счастье,  у  этих  заживо
погребенных  и  отшельников! Неужели должен я искать последнего
счастья на блаженных островах и далеко среди забытых морей?
     Но все одинаково,  не  стоит  ничего  делать,  тщетны  все
поиски, не существует больше и блаженных островов!"
     Так  вздыхал  прорицатель;  но  при  последнем  вздохе его
сделался  Заратустра  опять  светел  и  уверен,  как  некто  из
глубокой  пропасти выходящий на свет. "Нет! Нет! Трижды нет! --
воскликнул он  твердым  голосом  и  погладил  себе  бороду.  --
Это  знаю  я лучше! Существуют еще блаженные острова! Не
говори об этом, ты, вздыхающий мешок печали!
     Перестань журчать  об  этом,  ты,  дождевое  облако
перед  полуднем!  Разве  я  еще  не промок от печали твоей, как
облитая водою собака?
     Теперь я встряхнусь и убегу  от  тебя,  чтобы  просохнуть:
этому  ты не должен удивляться! Не кажусь ли я тебе невежливым?
Но здесь мои владения.
     Что же касается твоего высшего человека -- ну,  что  ж!  я
мигом  поищу  его  в  этих лесах: оттуда раздавался крик
его. Быть может, его преследует какой-нибудь лютый зверь.
     Он в моих владениях -- здесь не должно случиться  с
ним несчастья! И поистине, есть много лютых зверей у меня".
     С  этими  словами  Заратустра  хотел  уйти.  Тогда  сказал
прорицатель: "О Заратустра, ты -- плут!
     Я  знаю:  ты  хочешь  отделаться  от   меня!   С   большим
удовольствием  побежишь  ты  в леса и будешь охотиться на диких
зверей!
     Но поможет ли это тебе? Вечером все-таки я буду у тебя;  в
твоей  собственной  пещере буду я сидеть, терпеливый и тяжелый,
как колода, -- и поджидать тебя!"
     "Пусть будет так! -- крикнул Заратустра, уходя. --  И  что
есть  моего  в  пещере  моей принадлежит и тебе, дорогому гостю
моему!
     Если же ты найдешь в ней еще и мед, ну что ж! полижи  его,
ты,  ворчливый медведь, и услади душу свою! Ибо к вечеру оба мы
будем веселы,
     -- веселы и довольны, что день этот  кончился!  И  ты  сам
должен будешь плясать под песни мои, как ученый медведь мой.
     Ты  не веришь этому? Ты качаешь головой? Ну что ж! Ступай!
Старый медведь! Но и я прорицатель".
     Так говорил Заратустра.

     Беседа с королями

     1

     Заратустра не ходил еще и часу в горах и лесах своих,  как
вдруг  увидел он странное шествие. Как раз по дороге, с которой
он думал спуститься, шли  два  короля,  украшенные  коронами  и
красными поясами и пестрые, как птица фламинго; они гнали перед
собой  нагруженного  осла.  "Чего  хотят  эти  короли в царстве
моем?" -- с удивлением говорил  Заратустра  в  сердце  своем  и
быстро  спрятался  за  куст.  Но  когда короли подошли близко к
нему, он сказал вполголоса, как некто говорящий  сам  с  собой:
"Странно!  Странно!  Как  увязать  это?  Я  вижу двух королей и
только одного осла!"
     Тогда оба короля остановились, улыбнулись, посмотрели в ту
сторону, откуда исходил голос, и затем взглянули друг  другу  в
лицо.  "Так  думают многие и у нас, -- сказал король справа, --
но не высказывают этого".
     Король слева пожал плечами и ответил: "Это,  должно  быть,
козопас.  Или  отшельник,  слишком  долго  живший  среди скал и
деревьев. Ибо отсутствие всякого общества  тоже  портит  добрые
правы".
     "Добрые нравы? -- с негодованием и горечью возразил другой
король.  --  Кого  же  сторонимся мы? Не "добрых ли нравов"? Не
нашего ли "хорошего общества"?
     Поистине, уж лучше жить среди отшельников и козопасов, чем
среди нашей раззолоченной, лживой, нарумяненной черни, --  хотя
бы она и называла себя "хорошим обществом",
     --  хотя  бы она и называла себя "аристократией". Но в ней
все лживо и гнило, начиная с крови, благодаря застарелым дурным
болезням и еще более дурным исцелителям.
     Я предпочитаю ей во всех смыслах здорового крестьянина  --
грубого,  хитрого,  упрямого  и  выносливого: сегодня это самый
благородный тип.
     Крестьянин сегодня лучше всех других; и  крестьянский  тип
должен  бы быть господином! И однако теперь царство толпы, -- я
не позволяю себе более обольщаться.  Но  толпа  значит:  всякая