мои, поняли ли вы также и это слово?

     28

     Вы бежите от меня? Вы испуганы? Вы дрожите при этом слове?
     О братья мои, когда я велел вам разбить добрых и  скрижали
добрых,  --  тогда  впервые  пустил  я  человека  плыть  по его
открытому морю.
     И теперь только наступает для него великий страх,  великая
осмотрительность,  великая болезнь, великое отвращение, великая
морская болезнь.
     Обманчивые  берега  и  ложную  безопасность  указали   вам
добрые;  во лжи добрых были вы рождены и окутаны ею. Добрые все
извратили и исказили до самого основания.
     Но кто  открыл  землю  "человек",  открыл  также  и  землю
"человеческое  будущее". Теперь должны вы быть мореплавателями,
отважными и терпеливыми!
     Ходите прямо вовремя, о братья мои, учитесь ходить  прямо!
Море бушует; многие нуждаются в вас, чтобы снова подняться.
     Море  бушует:  все  в  море.  Ну что ж! вперед! вы, старые
сердца моряков!
     Что вам до родины! Туда стремится корабль наш,  где
страна  детей  наших!  Там, на просторе, более неистово,
чем море, бушует наша великая тоска! --

     29

     "Зачем  так  тверд!  --  сказал  однажды  древесный  уголь
алмазу. -- Разве мы не близкие родственники?" --

     Зачем  так мягки? О братья мои, так спрашиваю я вас: разве
вы -- не мои братья?
     Зачем так мягки, так покорны и уступчивы? Зачем так  много
отрицания,  отречения  в  сердце  вашем? Так мало рока во взоре
вашем?
     А если вы не хотите быть роковыми и непреклонными, --  как
можете вы когда-нибудь вместе со мною -- победить?
     А  если  ваша  твердость  не  хочет  сверкать  и  резать и
рассекать, -- как можете вы  когда-нибудь  вместе  со  мною  --
созидать?
     Все   созидающие   именно  тверды.  И  блаженством  должно
казаться вам налагать вашу руку на тысячелетия, как на воск, --
     -- блаженством писать на воле тысячелетий, как на  бронзе,
--  тверже,  чем  бронза,  благороднее,  чем бронза. Совершенно
твердо только благороднейшее.
     Эту новую скрижаль, о  братья  мои,  даю  я  вам:  станьте
тверды! --

     30

     О  воля  моя!  Ты  избеганье  всех  бед,  ты  неизбежность
моя! Предохрани меня от всяких маленьких побед!
     Ты жребий души моей, который называю я судьбою! Ты во мне!
Надо мною! Предохрани и сохрани меня для единой  великой
судьбы!
     И  последнее  величие свое, о воля моя, сохрани для конца,
-- чтобы была ты неумолима в победе своей!  Ах,  кто  не
покорялся победе своей!
     Ах, чей глаз не темнел в этих опьяняющих сумерках! Ах, чья
нога не спотыкалась и не разучалась в победе -- стоять!
     Да  буду  я  готов и зрел в великий полдень: готов и зрел,
как раскаленная добела медь, как туча, чреватая молниями, и как
вымя, вздутое от молока, --
     -- готов для себя самого  и  для  самой  сокровенной  воли
своей:  как  лук,  пламенеющий  к  стреле  своей,  как  стрела,
пламенеющая к звезде своей;
     -- как звезда, готовая и зрелая в полдне своем,  пылающая,
пронзенная, блаженная перед уничтожающими стрелами солнца;
     --  как  само  солнце  и  неумолимая  воля  его, готовая к
уничтожению в победе!
     О воля, избеганье всех бед,  ты  неизбежность  моя!
Сохрани меня для единой великой победы!
     Так говорил Заратустра.

     Выздоравливающий

     1

     Однажды  утром,  вскоре после возвращения своего в пещеру,
вскочил Заратустра с ложа своего, как сумасшедший, стал кричать