|
вечера! О пристань в открытом море! О мир в неизвестности! Как
не доверяю я вам всем!
Поистине, я не доверяю вашей коварной прелести! Я похож на
влюбленного, который не доверяет слишком бархатной улыбке.
Как он, ревнивец, отталкивает от себя возлюбленную,
оставаясь нежным даже в своей суровости, -- так и я отталкиваю
от себя этот блаженный час.
Прочь от меня, блаженный час! С тобой пришло ко мне
блаженство против воли! Готовый к своему самому глубокому
страданию, стою я здесь: не вовремя пришел ты!
Прочь от меня, блаженный час! Лучше ищи себе пристанища
там -- у моих детей! Спеши и благослови их еще до вечера
моим счастьем!
Уже наступает вечер: солнце садится. Удалилось мое
счастье! --
Так говорил Заратустра. И он ждал своего несчастья всю
ночь -- но ждал напрасно. Ночь оставалась ясной и тихой, и
счастье само приближалось к нему все ближе и ближе. А к утру
засмеялся Заратустра в сердце своем и сказал насмешливо:
"Счастье бегает за мной. Это потому, что я не бегаю за
женщинами. А счастье -- женщина".
Перед восходом солнца
О небо надо мной, чистое! Глубокое! Бездна света! Взирая
на тебя, я трепещу от божественных порывов.
Броситься в твою высоту -- в этом моя глубина!
Укрыться в твоей чистоте -- в этом моя невинность!
Бога скрывает красота его -- так и ты скрываешь свои
звезды. Ты безмолвствуешь -- так вещаешь ты мне свою
мудрость.
Безмолвно над бушующим морем поднялось ты сегодня, твоя
любовь и твоя стыдливость открываются моей бушующей душе.
В том, что пришло ты ко мне, прекрасное, скрытое в своей
красоте, что безмолвно говоришь ты мне, открываясь в своей
мудрости:
О, неужели не угадал бы я всей стыдливости твоей души!
Перед восходом солнца пришло ты ко мне, самому
одинокому.
Мы друзья с тобою изначала: у нас едины скорбь, и страх, и
дно; даже солнце у нас общее.
Мы не говорим друг с другом, ибо знаем слишком многое: мы
безмолвствуем, мы улыбками сообщаем друг другу наше знание.
Не свет ли ты моего пламени? Не живет ли в тебе душа --
сестричка моего понимания?
Вместе учились мы всему; вместе учились мы подниматься над
собою к себе самим и безоблачно улыбаться: безоблачно улыбаться
вниз, светлыми очами и из огромной дали, в то время как под
нами струятся, как дождь, насилие, и цель, и вина.
И если блуждал я один, -- чего алкала душа моя по
ночам и на тропинках заблуждения? И если поднимался я на горы,
кого, как не тебя, искал я на горах?
И все мои странствования и восхождения на горы -- разве не
были они лишь необходимостью, чтобы помочь неумелому;
лететь только хочет вся воля моя, лететь до тебя!
И кого ненавидел я более, как не ползущие облака и все,
что пятнает тебя? И даже свою собственную ненависть ненавидел
я, потому что она пятнала тебя!
Ползущие облака ненавижу я, этих крадущихся хищных кошек:
они отнимают у тебя и у меня, что есть у нас общего, --
огромное, безграничное Да и Аминь!
Мы ненавидим ползущие облака, этих посредников и
смесителей -- этих половинчатых, которые не научились ни
благословлять, ни проклинать от всего сердца.
Лучше буду я сидеть в бочке под закрытым небом или в
бездне без неба, чем видеть тебя, ясное небо, запятнанным
ползущими облаками!
И часто хотелось мне их скрепить зубчатыми золотыми
проволоками молний, чтобы мог я, подобно грому, барабанить по
вздутому животу их:
гневно барабанить, ибо они крадут у меня твое Да и Аминь,
ты, небо чистое надо мною! Светлое! Ты бездна света! -- ибо они
крадут у тебя мое Да и Аминь!
Ибо легче мне переносить шум, и гром, и проклятие
непогоды, чем это осторожное, нерешительное кошачье
спокойствие; и даже среди людей ненавижу я всего больше всех
тихонько ступающих, половинчатых и неопределенных,
нерешительных, медлительных, как ползущие облака.
И "кто не может благословлять, должен научиться
проклинать!" -- это ясное наставление упало мне с ясного неба,
|
|