|
Я стою перед самой высокой своею горой и перед самым
долгим своим странствованием; поэтому я должен спуститься ниже,
чем когда-либо поднимался я:
-- глубже погрузиться в страдание, чем когда-либо
поднимался я, до самой черной волны его! Так хочет судьба моя.
Ну что ж! Я готов.
Откуда берутся высочайшие горы? -- так спрашивал я
однажды. Тогда узнал я, что выходят они из моря.
Об этом свидетельствуют породы их и склоны вершин их. Из
самого низкого должно вознестись самое высокое к своей вершине.
---------------------------------------------------------------------------
Так говорил Заратустра на вершине горы, где было холодно;
но когда он достиг близости моря и наконец стоял один среди
утесов, усталость от пути и тоска овладели им еще сильнее, чем
прежде.
Теперь еще все спит, говорил он, спит также и море.
Чуждое, сонное смотрит его око на меня.
Но ею теплое дыхание чувствую я. И я чувствую также, что
оно грезит. В грезах мечется оно на жестких подушках.
Чу! Как оно стонет от тяжких воспоминаний! Или от недобрых
предчувствий!
Ах, я разделяю твою печаль, темное чудовище, и из-за тебя
досадую я на себя самого.
Ах, почему нет в моей руке достаточной силы! Поистине,
охотно избавил бы я тебя от тяжелых грез! --
И пока Заратустра так говорил, смеялся он с тоскою и
горечью над самим собой. Как! Заратустра! сказал он, ты еще
думаешь утешать море?
Ах, ты, любвеобильный глупец Заратустра, безмерно
блаженный в своем доверии! Но таким был ты всегда: всегда
подходил ты доверчиво ко всему ужасному.
Ты хотел приласкать всех чудовищ. Теплое дыхание, немного
мягкой шерсти на лапах -- и ты уже готов был полюбить и
привлечь к себе.
Любовь есть опасность для самого одинокого; любовь
ко всему, если только оно живое! Поистине, достойны
смеха моя глупость и моя скромность в любви! --
Так говорил Заратустра и опять засмеялся: но тут он
вспомнил о своих покинутых друзьях -- и, как бы провинившись
перед ними своими мыслями, он рассердился на себя за свои
мысли. И вскоре смеющийся заплакал -- от гнева и тоски горько
заплакал Заратустра.
О призраке и загадке
1
Когда среди моряков распространился слух, что Заратустра
находится на корабле, -- ибо одновременно с ним сел на корабль
человек, прибывший с блаженных островов, -- всеми овладело
великое любопытство и ожидание. Но Заратустра молчал два дня и
был холоден и глух от печали, так что не отвечал ни на взгляды,
ни на вопросы. К вечеру же второго дня отверз он уши свои, хотя
и продолжал молчать: ибо много необыкновенного и опасного можно
было услышать на этом корабле, пришедшем издалека и
собиравшемся плыть еще далее. Заратустра же любил всех, кто
предпринимает дальние странствования и не может жить без
опасности. И вот, пока слушал он других, развязался его
собственный язык, и лед сердца его разбился -- тогда начал он
так говорить:
-- Вам, смелым искателям, испытателям и всем, кто
когда-либо плавал под коварными парусами по страшным морям, --
вам, опьяненным загадками, любителям сумерек, чья душа
привлекается звуками свирели ко всякой обманчивой пучине,
-- ибо вы не хотите нащупывать нить трусливой рукой и, где
можете вы угадать, там ненавидите вы делать
выводы, --
вам одним расскажу я загадку, которую видел я, --
призрак, представший пред самым одиноким.
Мрачный шел я недавно среди мертвенно-бледных сумерек, --
мрачный и суровый, со стиснутыми зубами. Уже не одно солнце
закатилось для меня.
Тропинка, капризно извивавшаяся между камнями, злобная,
одинокая, не желавшая ни травы, ни кустарника, -- эта горная
тропинка хрустела под упрямством ноги моей.
Безмолвно ступая среди насмешливого грохота камней, стирая
в прах камень, о который спотыкалась моя нога, -- так медленно
взбирался я вверх.
Вверх: наперекор духу, увлекавшему меня вниз, в пропасть,
|
|