Попал я вдруг и там пропал,
                Ворвался, проскочил, и вот я среди
                вас,
                Подруги мои милые. Села.

                Да слава, слава оному киту,
                Коль так же хорошо в нем было гостю!
                Ведь ясен вам, не правда ли, вполне
                Намек ученый мой?
                Да здравствует вовек китово чрево,
                Когда оно таким же милым было
                Оазисом-брюшком, как мой приют;
                Но это мне сомнительно, конечно,
                Ведь прибыл к вам я из Европы,
                Что недоверчивей всех старых женок
                в мире.
                Пусть сам Господь исправит то!
                Аминь.

                Переслащенный, словно финик смуглый,
                И вожделений золотистых полн, как
                он,
                Я с вами здесь в оазисе-малютке,
                --
                Как он, томлюсь по девичьей мордашке,
                По зубкам-грызунам, по белоснежным,
                Как девушки, и острым и холодным;
                По ним-то именно сердца тоскуют
                Всех распаленных фиников. Села.

                Как этот южный плод, и сам
                Похожий на него сверх меры,
                Лежу я здесь, летучим роем
                Жучков крылатых окруженный,
                И вкруг меня в игривой пляске рея,
                Мелькают также крохотные ваши,
                Язвительно затейливые ваши
                Причуды и желаньица...
                Вы, окружившие меня облавой молчаливой,
                Чего-то чающие и немые,
                Вы кошки-девушки,
                Зулейка и Дуду.
                Осфинксовали
                вы меня кругом
                (Чтоб много чувств вместить в едино
                слово --
                Грех против языка прости мне, Боже),
                --
                И я сижу, вдыхая здесь --
                Чистейший воздух, райский воздух,
                право,
                Прозрачно легкий в золотых полосках.
                Нет, никогда еще с луны на землю
                Не ниспадал такой хороший воздух,
                Ни по случайности, ни по капризу,
                О чем нам пели древние поэты.
                Но это мне сомнительно, конечно,
                Ведь прибыл к вам я из Европы,
                Что недоверчивей всех старых женок
                в мире,
                Пусть сам Господь исправит то!
                Аминь.

                Чистейший этот воздух поглощая
                Ноздрями-кубками, раскрытыми широко,
                Без будущего, без воспоминаний,
                Сижу я здесь, прелестные подруги,
                И все смотрю, смотрю на эту пальму,
                Которая, подобно танцовщице,
                Так изгибается и ластится, качаясь...
                Что, заглядевшись, станешь делать
                то же
                Подобно танцовщице, долго-долго,
                Опасно долго, на одной лишь
                ножке
                Она стояла до того, что, право,
                будто
                О той другой и вовсе позабыла.
                По крайней мере, тщетно я старался
                Сокрывшуюся прелесть разглядеть,