(Так  говорил  прорицатель;  но,  когда  звери  Заратустры
услыхали  слова эти, они со страху убежали. Ибо они видели, что
всего принесенного ими в течение дня будет недостаточно,  чтобы
накормить досыта одного только прорицателя.)
     "Включая  сюда  и  страх  умереть  от  жажды, -- продолжал
прорицатель. -- И хотя я слышу, что вода здесь журчит,  подобно
речам   мудрости,   в  изобилии  и  неустанно:  но  я  --  хочу
вина!
     Не всякий, как Заратустра, пьет от  рожденья  одну  только
воду.  Вода  не  годится  для  усталых  и поблекших: нам
подобает вино -- только оно дает внезапное выздоровление
и импровизированное здоровье!"
     При этом удобном случае,  пока  прорицатель  просил  вина,
удалось и королю слева, молчаливому, также промолвить слово. "О
вине,  --  сказал  он,  --  мы  позаботились,  я с моим братом,
королем справа: у нас вина достаточно -- осел целиком  нагружен
им. Так что недостает только хлеба".
     "Хлеба? -- возразил Заратустра, смеясь. -- Как раз хлеба и
не бывает  у отшельников. Но не хлебом единым жив человек, но и
мясом хороших ягнят, а у меня их два:
     -- пусть скорее заколют их и приправят шалфеем: так
люблю я. Также нет недостатка в кореньях и плодах, годных  даже
для  лакомок  и  гурманов;  есть  также орехи и другие загадки,
чтобы пощелкать.
     Мы  скоро  устроим  знатный  пир.  Но  кто  хочет  в   нем
участвовать,  должен  также  приложить руку, даже короли. Ибо у
Заратустры даже королю не зазорно быть поваром".
     Это  предложение   пришлось   всем   по   сердцу;   только
добровольный нищий был против мяса, вина и пряностей.
     "Слушайте-ка  этого чревоугодника Заратустру! -- сказал он
шутливо. -- Для того ль идут в пещеры и на высокие горы,  чтобы
устраивать такие пиры?
     Теперь понимаю я, чему он некогда нас учил, говоря: "Хвала
малой бедности!", почему и он хочет уничтожить нищих".
     "Будь  весел,  как  я, -- отвечал Заратустра. -- Оставайся
при своих привычках, превосходный человек! жуй свои зерна,  пей
свою воду, хвали свою кухню -- если только она веселит тебя!
     Я  --  закон  только для моих, а не закон для всех. Но кто
принадлежит мне, должен иметь крепкие кости и  легкую  поступь,
---------------------------------------------------------------------------

     --  находить удовольствие в войнах и пиршествах, а не быть
букой  и  Гансом-мечтателем,  быть  готовым  ко  всему   самому
трудному, как к празднику своему, быть здоровым и невредимым.
     Лучшее  принадлежит моим и мне; и если не дают нам его, мы
сами его берем: лучшую пишу, самое чистое  небо,  самые  мощные
мысли, самых прекрасных женщин!" --
     Так   говорил   Заратустра;   но  король  справа  заметил:
"Странно! Слыханы ли  когда-нибудь  такие  умные  речи  из  уст
мудреца?
     И,  поистине, весьма редко встречается мудрец, который был
бы умен и вдобавок не был бы ослом".
     Так говорил король справа и удивлялся;  осел  же  злорадно
прибавил к его речи И-А. Это и было началом той продолжительной
беседы, которая названа "тайной вечерей" в исторических книгах.
Но за нею не говорилось ни о чем другом, как только о высшем
человеке.

     О высшем человеке

     1

     Когда  в  первый  раз пошел я к людям, совершил я глупость
отшельника, великую глупость: я явился на базарную площадь.
     И когда я говорил ко всем, я ни к кому не  говорил.  Но  к
вечеру  канатные плясуны были моими товарищами и трупы; и я сам
стал почти что трупом.
     Но с новым утром пришла ко мне и  новая  истина  --  тогда
научился  я говорить: "Что мне до базара и толпы, до шума толпы
и длинных ушей ее!"
     Вы, высшие люди, этому научитесь  у  меня:  на  базаре  не
верит  никто  в высших людей. И если хотите вы там говорить, ну
что ж! Но толпа моргает: "Мы все равны".
     "Вы, высшие люди, -- так моргает толпа, --  не  существует
высших  людей,  мы все равны, человек есть человек, перед Богом
-- мы все равны!"
     Перед Богом! -- Но теперь умер этот Бог. Но  перед  толпою
мы не хотим быть равны. Вы, высшие люди, уходите с базара!

     2