| |
Как! Едва избег я одного чародея, -- и вот другой
чернокнижник опять становится мне поперек дороги, --
-- какой-нибудь колдун со сложенными руками, какой-нибудь
мрачный чудотворец Божьей милостью, какой-нибудь помазанный
клеветник на мир, чтоб черт его побрал!
Но черт никогда не бывает там, где он был бы на месте:
всегда приходит он слишком поздно, этот проклятый карлик и
колченожка!"
Так бранился Заратустра с нетерпением в сердце своем и
думал, как бы, не глядя на черного человека, проскользнуть мимо
него, -- но случилось иначе. Ибо в этот самый момент его уже
увидел сидевший; и подобно тому, кто наталкивается на
неожиданное счастье, вскочил он и пошел навстречу Заратустре.
"Кто бы ты ни был, ты, странник, -- сказал он, -- помоги
заблудившемуся, ищущему, старому человеку, с которым здесь
легко может случиться несчастье!
Этот мир здесь мне чужд и далек, даже слыхал я рычание
диких зверей; а того, кто мог бы служить мне защитой, уже нет.
Я искал последнего благочестивого человека, святого и
отшельника, который один в лесу своем еще ничего не слыхал о
том, о чем весь мир знает сегодня".
"О чем же знает сегодня весь мир? -- спросил
Заратустра. -- Не о том ли, что старый Бог не жив более, в
которого весь мир некогда верил?"
"Ты говоришь, -- отвечал опечаленный старик. -- А я служил
этому старому Богу до последнего часа его.
Теперь же я в отставке, без господина, и все-таки я не
свободен, нет у меня ни одного веселого часа, разве только в
воспоминаниях.
Для того и поднялся я на эти горы, чтобы наконец опять
устроить себе праздник, как подобает старому папе и отцу церкви
-- ибо знай, я последний папа! -- праздник благочестивых
воспоминаний и богослужений.
Но теперь умер и он, самый благочестивый человек, тот
святой в лесу, который постоянно славил своего Бога пением и
бормотанием.
Его самого не нашел я уже, когда я нашел его хижину -- и
двух волков в ней, которые выли об его смерти, -- ибо все звери
любили его. И я убежал оттуда.
Неужели я пришел напрасно в эти леса и горы? Тогда
решилось сердце мое искать другого, самого благочестивого из
всех тех, кто не верят в Бога, -- искать Заратустру!"
Так говорил старик и окинул острым взглядом того, кто
стоял пред ним; Заратустра же взял руку старого папы и
рассматривал ее долго с удивлением.
"Посмотри, досточтимый, -- сказал он потом, -- какая
прекрасная и длинная рука! Это рука того, кто постоянно
раздавал благословение. Но теперь держит она того, кого ты
ищешь, меня, Заратустру.
Это -- я, безбожный Заратустра, который говорит: кто
безбожнее меня, чтобы мог я радоваться наставлению его?"
Так говорил Заратустра и пронизывал своим взором мысли и
задние мысли старого папы. Наконец тот начал:
"Кто его любил и им владел больше всего, тот теперь и
утратил его больше всего:
-- посмотри, не сам ли я из нас двоих теперь более
безбожник? Но кто бы мог этому радоваться!" --
"Ты служил ему до конца, -- спросил Заратустра задумчиво,
после глубокого молчания, -- ты знаешь, как он умер?
Правда ли, как говорят, что его задушила жалость,
-- что он видел, как человек висел на кресте, и не
вынес этого, так что любовь к человеку сделалась его адом и
наконец его смертью?" --
Но старый папа ничего не ответил, а посмотрел робко в
сторону страдальческим, мрачным взглядом.
"Оставь его, -- сказал Заратустра после долгого
размышления, продолжая смотреть старику прямо в глаза. --
Оставь его, он умер. И хотя тебе делает честь, что ты о
мертвом говоришь только хорошее, но ты так же хорошо знаешь,
как и я, кто он был; и что он ходил странными путями".
"Говоря с глазу на полуглаз, -- сказал, повеселев, старый
папа (ибо он был слеп на один глаз), -- в вопросах Бога я
просвещеннее самого Заратустры -- и имею право на это.
Моя любовь служила ему долгие годы, моя воля следовала во
всем его воле. Но хороший слуга знает все и даже многое, что
его господин скрывает от себя самого.
Это был скрытный Бог, полный таинственности. Поистине,
даже к сыну своему шел он не иначе как потаенным путем. У
дверей его веры стоит прелюбодеяние.
Кто его прославляет как Бога любви, тот недостаточно
|
|
