собственную страсть как в нечто неявно присущее всем людям, и именно эта вера 
исполняет ее пыла и красноречия. Если же и такие исключительные люди не 
чувствуют себя исключениями, как должно было им удаваться когда-либо понимать 
пошлые натуры и достойным образом оценивать правило, исключениями из которого 
они являются! --и вот сами они разглагольствуют о глупости, негодности и 
нелепости человечества, изумляясь тому, сколь безумны судьбы мира и почему он 
не желает сознаться себе в том, что "ему нужно". - Такова извечная 
несправедливость благородных.
4
Сохраняющее род. 
Самые сильные и самые злые умы до сих пор чаще всего способствовали развитию 
человечества: они непрестанно воспламеняли засыпающие страсти - всякое 
упорядоченное общество усыпляет страсти, - они непрестанно пробуждали чувство 
сравнения, противоречия, взыскания нового, рискованного, неизведанного, они 
принуждали людей выставлять мнения против мнений, образцы против образцов. Это 
делалось оружием, ниспровержением межевых знаков, чаще всего оскорблением 
благочестия, - но и новыми религиями и нравоучениями! Каждому учителю и 
проповеднику нового присуща та же "злость", которая дискредитирует завоевателя, 
хотя она и обнаруживается более утонченно, без моментального перехода в 
мышечные реакции, и именно поэтому не столь дискредитирующим образом! Новое, 
однако, при всех обстоятельствах есть злое, нечто покоряющее, силящееся 
ниспровергнуть старые межевые знаки и старые формы благочестия, и лишь старое 
остается добрым! Добрыми людьми во все времена оказываются те, кто поглубже 
зарывает старые мысли и удобряет ими плодоносную ниву, - земледельцы духа. Но 
каждая земля в конце концов осваивается, и все снова и снова должен появляться 
лемех злого. - Нынче существует одно основательное лжеучение морали, особенно 
чествуемое в Англии: согласно этому учению, понятия "добро" и "зло" являются 
результатами опытных наблюдений над "целесообразным" и "нецелесообразным"; 
согласно ему, то, что называется "добрым", содействует сохранению рода, а то, 
что называется "злым", вредит ему. На деле, однако, злые влечения целесообразны,
 родоохранительны и необходимы не в меньшей степени, чем добрые, - лишь функция 
их различна.
5
Безусловные обязанности. 
Все люди, которые испытывают нужду в наиболее сильных словах и звучаниях, в 
красноречивейших жестах и позах, чтобы вообще воздействовать, - революционные 
политики, социалисты, проповедники покаяния с христианством или без него, все 
те, для которых неприемлем всякий половинчатый успех, - все они говорят об 
"обязанностях", и только об обязанностях, носящих безусловный характер, - без 
таковых они нее имели бы никакого права на свой большой пафос: это отлично 
известно и им самим! Так, хватаются они за нравственные философии, 
проповедующие какой-нибудь категорический императив, или они принимают в себя 
толику религии, как это сделал, например, Мадзини. Поскольку им хочется внушить 
к себе безусловное доверие, им необходимо прежде всего безусловно доверять 
самим себе, на почве какой-нибудь последней непререкаемой и в себе возвышенной 
заповеди, служителями и орудиями которой они себя чувствуют и выставляют. Здесь 
мы имеем самых естественных и большей частью весьма влиятельных противников 
нравственного просвещения и скепсиса - но они встречаются редко. Напротив, 
очень обширный класс этих противников наличествует всюду, где интерес учит 
подчинению, в то время как репутация и честь, казалось бы, запрещают подчинение.
 Тот, кто чувствует себя обесчещенным при одной лишь мысли, что он является 
орудием в руках какого-либо правителя или какой-либо партии и секты, или даже 
денежной власти, и, будучи, к примеру, отпрыском старой гордой фамилии, тем не 
менее хочет или вынужден быть в своих собственных глазах и в глазах 
общественности этим орудием, тому необходимы патетические принципы, которые 
всякий раз можно иметь на кончике языка, - принципы безусловного 
долженствования, которым можно подчиняться, делая это напоказ, без всякого 
стыда. Любое более утонченное раболепие крепко держится за категорический 
императив и является смертельным врагом тех, кто силится отнять у долга его 
безусловный характер: этого требует у них приличие, и не только приличие.
 

6
Утрата достоинства. 
Размышление утратило все свое достоинство формы; церемониал и торжественные 
жесты размышляющего человека сделались предметом насмешек, и теперь уже едва ли 
кто-либо вынес бы мудреца старого стиля. Мы мыслим слишком быстро, мимоходом, 
попутно, между всяческих дел и занятий, даже когда мыслим о самом серьезном; мы 
мало нуждаемся в подготовке, даже в покое: дело обстоит так, словно бы мы несли 
в голове безостановочно вращающуюся машину, продолжающую работать даже при 
самых неблагоприятных обстоятельствах. Некогда по каждому было видно, что он 
намеревался мыслить - это ведь являлось исключением! - что он хотел стать 
мудрее и выказывал готовность к какой-нибудь мысли: лица вытягивались как бы в 
молитвенном выражении, и замедлялся шаг; случалось, что часами останавливались 
на улице, когда "приходила" мысль, - на одной или на двух ногах. Так это больше 
"приличествовало делу"!
7
Нечто для трудолюбивых. 
Кто нынче вознамерится посвятить себя изучению моральных вопросов, тому 
откроется неслыханное поприще для работы. Все виды страстей должны быть