28
      Произвол в соразмерности наказаний. - Большинство преступников так же 
случайно попадают под наказание, как женщины становятся матерями. Десять раз, 
сто раз они делали то же самое, не испытав дурных последствий, как вдруг все 
раскрывается, и их постигает кара. Привычка, казалось бы, должна служить 
смягчающим обстоятельством для проступка, за который преступник наказывается: 
ведь, в нем образовалась наклонность, с которой труднее бороться. Вместо того, 
при подозрении, что преступление вошло в привычку, наказание бывает суровее, и 
привычка служит аргументом, не допускающим смягчения. Наоборот: безупречный 
образ жизни, на фоне которого преступление так страшно выделяется, должен бы 
усугубить вину! Но он обыкновенно является обстоятельством, смягчающим вину. 
Таким образом, все соразмеряется не по отношению к преступнику, а по отношению 
к обществу и тому вреду или той опасности, которые ему грозят: прежняя 
полезность человека зачитывается ему в виду того, что он причинил вред только 
раз, а вред, приносимый раньше, суммируется с вновь открытым, и на основании 
этого присуждается наивысшая кара. Но если карать или награждать таким образом 
человека также и за его прошлое (последнее в том случае, когда уменьшение 
наказания является наградой), то можно бы идти еще дальше и подвергать каре 
причину того или иного прошлого, т. е. родителей, воспитателей, общество и т. д.
; во многих случаях сами судьи оказались бы причастными вине. Останавливаться 
на преступнике при наказании за прошлое есть чистейший произвол. Если уже 
нельзя найти оправдания для каждой вины, то следовало бы брать в расчет только 
единичный случай, не оглядываясь назад, изолировать вину, не приводя ее в связь 
с прошлым, иначе приходится грешить против логики. Вы, люди свободной воли, 
выводите необходимое заключение из вашего учения о "свободной воле" и смело 
провозглашайте, что "никакой поступок не имеет прошлого".
29
      Зависть и ее более благородный брат. - Там, где равенство действительно 
проникло в жизнь и прочно установилось, возникает наклонность, считающаяся 
безнравственной и в первобытном состоянии едва ли даже мыслимая, именно - 
зависть; завистливый человек чувствителен ко всякому возвышению другого над 
общим уровнем и желает или низвести его, или самому подняться до этого уровня. 
Из этого вытекают два различных образа действия, которые Гесиод называл злой и 
доброй Эридой. При равенстве является также и негодование на то, что одному 
живется хуже, чем он того заслуживает по принципу равенства, другому - лучше, 
чем следовало бы по тому же принципу: это аффекты более благородных натур. В 
вещах, не зависящих от произвола человека, эти более благородные личности, 
замечая недостаток справедливости, требуют, чтобы равенство, признаваемое 
людьми, признавалось бы также природой и случаем, и негодуют на то, что у 
равных неравная судьба.
30
      Зависть богов. - "Зависть богов" возникает, когда человек, ниже ценимый в 
каком-нибудь отношении, или сам становится в уровень с высшим (подобно Аяксу), 
или выдвигается волею судьбы (как Ниобея в качестве чрезмерно благословенной 
матери). Внутри общественного классового порядка эта зависть требует, чтобы 
ничьи заслуги не были выше его общественного положения, а главное, чтобы 
сознание собственных заслуг не заходило за эти пределы. "Зависть богов" часто 
испытывает на себе победоносный генерал, как и ученик, создавший великое 
произведение.
31
      Тщеславие как остаток первобытного состояния. - Так как люди в целях 
безопасности установили между собою равенство для основания общины, а это 
равенство в сущности противоречит природе отдельных лиц и вынуждено, то по мере 
того, как общая безопасность все более укрепляется, новые отпрыски старой 
наклонности стремятся пробиться в виде разграничения званий, выдающихся 
должностей и привилегий, и вообще во всевозможных проявлениях тщеславия (в 
манерах, туалете, языке и т. д.). Но лишь только данному обществу грозит 
опасность, масса, не бывшая в состоянии выдвинуться в чем-нибудь во время 
общего покоя, вновь домогается равенства: бессмысленные привилегии и проявления 
тщеславия на некоторое время исчезают. Если же общественный строй совсем 
разрушается и наступает анархия, то первобытное состояние, с присущим ему 
беззаботным, беспощадным неравенством, берет опять свое, как это было, по 
рассказам Фукидида, на о. Корцире. Не существует тогда ни естественного права, 
ни естественного бесправия.
32
      Беспристрастие. - Беспристрастие есть дальнейшее развитие справедливости; 
оно устанавливается между людьми, не нарушающими равенства общины. В тех 
случаях, когда законом ничего не предписывается, оно вызывает, в интересах 
равновесия, более утонченное внимательное отношение друг к другу, причем каждый 
смотрит вперед и назад и следует правилу: "как ты ко мне, так я к тебе". Aequum 
ведь значит "соответственно равенству между нами"; благодаря этому принципу, 
сглаживаются мелкие различия до иллюзии полного равенства; в силу его 
требования мы прощаем друг другу многое такое, чего не должны были бы прощать.
33
      Элементы мести. - Слово "месть" так коротко и быстро произносится, что 
кажется, будто оно заключает в себе только один корень, т. е. одно понятие и 
чувство. Поэтому все еще стараются найти этот корень подобно тому, как наши 
политико-экономы не устали еще отыскивать такого же единства в слове "ценность" 
и доискиваться первоначального коренного понятия о ценности, как-будто все 
слова не являются карманами, в которые совали то одно, то другое, а часто и