как рассудок не мог бы предпочесть худшие мотивы лучшим. Вот здесь-то и 
призывается на помощь свободная воля: решающим импульсом якобы является 
окончательно воля, наступает момент, когда не действуют никакие мотивы, и 
поступок является в виде чуда, из ничего. Эта так называемая воля наказывается 
в том случае, когда не должно быть никакой воли: рассудок, знавший закон, т. е. 
то, что велено и что запрещено, не должен был, говорят, оставлять выбора, 
должен был приневолить, действуя в качестве высшей силы. Следовательно, 
преступник наказывается за то, что употребил свою "свободную волю", т. е. 
действовал без мотивов там, где должен был руководствоваться мотивами. А почему 
он так поступал? Но об этом именно и нельзя спрашивать: поступок этот не 
допускает вопроса "почему?", он ничем не мотивируется, ниоткуда не проистекает; 
он бесцелен и бессмыслен. Однако, в силу вышеизложенного первого условия всякой 
наказуемости, за такой поступок не следовало бы и наказывать! Но нельзя 
ссылаться и на тот вид наказуемости, когда что-нибудь не делается, что-нибудь 
упускается, и рассудок не действует, так как упущение было во всяком случае не 
преднамеренное, а наказуемым считается только преднамеренное неисполнение того, 
что велено. Правда, преступник предпочел дурные мотивы хорошим, но без причины 
и намерения: он действовал вопреки рассудку, но не для того, чтобы не слушаться 
его велений. То предположение, которое делается по отношению к преступнику, 
заслуживающему кару, что он с намерением действовал наперекор рассудку, именно 
это предположение недопустимо, если признавать "свободную волю". Вы, 
приверженцы учения о "свободной воле", не имеете права карать, вы лишены этого 
права на основании ваших же принципов! Но в сущности эти принципы не более как 
странная мифология понятий, и наседка, которая их вывела на свет, высиживала их 
вдали от действительной жизни.
24
      К характеристике преступника и его судьи. - Преступник, которому известны 
все обстоятельства дела, не находит свой поступок таким непостижимым и из ряда 
вон выходящим, как его судьи и хулители; наказание же назначается ему именно 
соразмерно тому удивлению, которое испытывают судьи при виде поступка, 
кажущегося им непостижимым. Если защитнику какого-нибудь преступника достаточно 
хорошо известны и обстоятельства преступления и вся жизнь его клиента до этого 
времени, то так называемые смягчающие обстоятельства, которые он приводит одно 
за другим, в конце концов должны смягчить вину до полного ее исчезновения. Или, 
выражаясь яснее: защитник будет шаг за шагом смягчать то удивление, которое 
осуждало и определяло наказание, и, наконец, окончательно рассеет его, заставив 
каждого искреннего слушателя признаться самому себе, "что преступник должен был 
поступить так, как поступил; наказывая его, мы наказали бы вечную 
необходимость". Но соразмерять степень наказания со степенью сведений имеющихся,
 или которые можно заполучить по истории данного преступления, - не 
противоречит ли это всякой справедливости?
25
      Мена и справедливость. - Мена только тогда была бы честной и справедливой,
 если бы каждый из меняющихся требовал лишь столько, сколько, по его мнению, 
стоит его вещь, включая сюда и трудность ее приобретения, и редкость вещи, и 
потраченное время и т. п., и даже ценность для него как любителя. Как только он 
назначает цену вещи соответственно нужде в ней другого, он становится 
утонченным грабителем и лихоимцем. Если одним из предметов мены являются деньги,
 то следует принимать в соображение, что рубль в руках богатого наследника, 
поденщика, купца и студента имеет совершенно различное значение, и смотря по 
тому, сколько каждый из них сделал - почти ничего или много - для приобретения 
этого рубля, он и должен бы получить за него. Этого требует справедливость, но 
в действительности, как известно, встречается как раз обратное: в финансовом 
мире рубль самого ленивого богача приносит больше прибыли, чем рубль работящего 
бедняка.
26
      Правовые отношения как средства. - Право, основанное на договорах между 
равными, существует до тех пор, пока сила договаривавшихся одинакова или мало 
чем отличается одна от другой; благоразумие создало право, чтобы положить конец 
распре и бесполезной трате равных сил. Но это достигается так же хорошо, если 
одна из сторон сделается значительно слабее другой: происходит подчинение, и 
право, как таковое, перестает существовать, но результат получается тот же, что 
и раньше, при нем. Теперь уж благоразумие более сильного заставляет его беречь 
силы подчиненного, не тратить их без пользы, и часто положение подчиненного 
более благоприятно, чем было положение равноправного. Следовательно, правовые 
отношения не цель, а временное средство, рекомендуемое благоразумием.
27
      Объяснение злорадства. - Злорадство происходит оттого, что каждому 
человеку в каком-нибудь отношении, хорошо им сознаваемом, живется плохо: его 
гнетет или забота, или раскаяние, или боль; постигающее зло приравнивает его к 
нам, вызывая в нас радость и успокаивая в нас чувство зависти. - Если в 
известный момент человек чувствует себя хорошо, то он тем не менее накопляет в 
своем сознании несчастье ближнего, как капитал, которым он может 
воспользоваться, когда несчастье постигнет его самого; и в этом случае он 
чувствует "злорадство". Мысль, настроенная на равенстве между людьми, 
простирает свое мерило и на область счастья и случайностей: злорадство - самое 
обыкновенное признание победы и восстановления равенства даже и в области 
высших интересов. Злорадство существует лишь с тех пор, как человек научился 
видеть в других людях существа себе подобные, следовательно, с тех пор как 
создалось общество.