тождество известных фактов, известных восприятий; в этом случае он сравнивает 
свое теперешнее состояние с предыдущими, сходство или несходство их (каковыми 
они сохраняются в его памяти) доставляют ему радость или горе; во-вторых, он 
может верить в свободу воли; в этом случае он как бы говорит: "этого я не 
должен бы делать", или: "это я мог бы сделать иначе", - и таким образом ощущает 
радость или горе. Только эти заблуждения доставляют нам душевное удовольствие и 
недовольство; без них не могло бы существовать человечество, основанием 
внутреннего мира которого была и будет вера в то, что человек свободен в мире 
несвободы; что, каковы бы ни были его поступки, хороши или дурны, он творит 
вечные чудеса; что он представляет удивительное исключение, сверхживотное, 
почти божество, цель творения, разгадку космической загадки, великого 
повелителя природы, презирающего ее, - существо, считающее свою историю 
мировой! - Vanitas vanitatum homo.
13
      Двоякое выражение. - Хорошо двояко выражать одну и ту же вещь и, таким 
образом, придавать ей правую и левую ногу; на одной ноге истина может только 
стоять, а с двумя - ходить и поворачиваться.
14
       Человек, комедиант мира. - Должны были бы существовать существа, более 
возвышенные, чем человек, хотя бы только для того, чтобы понятнее стал весь 
юмор, заключающийся в том, что человек считает себя за цель всего мирового 
бытия и что человечество может примириться только с мыслью о какой-то мировой 
миссии. Музыка сфер, окружающих землю, была бы тогда сатирическим смехом всех 
остальных творений, окружающих человека. Скучающее бессмертное существо как 
будто мучительно ласкает свое любимое животное, чтобы находить наслаждение в 
трагически гордых жестах и выражениях его страданий, и вообще в духовной 
изобретательности самого суетного творения, наслаждаясь изобретением этого 
изобретателя. Ведь тот, кто выдумал человека для своего развлечения, обладает, 
конечно, большим умом, чем человек, и находит больше радостей в своем уме. Даже 
и здесь, где человечество хочет добровольно смириться, тщеславие умеет сыграть 
с нами шутку, так как мы, люди, по крайней мере в этом отношении могли бы 
представлять собою нечто несравненное и чудесное. Наше исключительное положение 
в мире представляется прямо чем-то невероятным. И вот астрономы, которые 
действительно обладают кругозором, выходящим за пределы земного шара, дают 
понять, что капля жизни на земле в сравнении с необозримым океаном бытия 
настоящего и прошлого не имеет никакого значения; что множество звезд имеют 
одинаковые с землёй условия для развития жизни; но что и это множество звезд 
тоже едва ли не ничтожная горсть в сравнении с бесконечным множеством тех звезд,
 которые никогда не имели признаков жизни или на которых уже прекратилась 
всякая жизнь, и что период жизни на любой планете представляет только момент, 
одну минутную вспышку в сравнении с периодом ее существования, - следовательно, 
жизнь вовсе не цель и не конечный смысл существования планет. Быть может, и 
муравьи в лесу воображают, что они цель и смысл существования, поступая так же, 
как и мы, когда воображаем, что гибель человечества обусловливает гибель земли. 
Мы еще скромны, если ограничиваемся только этим и не приурочиваем к похоронам 
последнего смертного вообще помрачение и мира, и богов. Самый добросовестный 
астроном представляет себе землю без жизни не иначе как светлым, несущимся 
могильным холмом человечества.
15
      Человеческая скромность. - Как мало радостей нужно большинству людей, 
чтобы считать жизнь хорошей, - как скромен человек!
16
      Где необходимо равнодушие. - Ожидать, что наука дойдет когда-нибудь до 
полного разрешения вопросов о первоначальной причине и конечной цели всех вещей,
 а до тех пор мыслить по-старому (именно верить!) - есть самый извращенный 
взгляд, хотя его довольно часто советуют практиковать. Стремление иметь в этом 
отношении только вполне несомненные ответы есть не более как мистическая 
потребность, скрытый и только по внешности скептический вид "метафизической 
потребности", основанный на задней мысли, что еще долгое время не будет ничего 
добыто в этой области конечных причин, и потому "верующий" в праве пока не 
обращать внимания на всю эту область. Однако, для существования цельного и 
здорового человечества таких твердо установленных положений относительно 
отдаленнейших горизонтов так же не необходимо, как и муравью, чтобы оставаться 
хорошим муравьем. Мы должны скорее выяснить себе, в силу чего мы этим вопросам 
придаем такое роковое и важное значение; а для этого мы должны воспользоваться 
историей развития религиозных и этических чувствований. Ведь, благодаря 
последним, вопросы эти стали так важны и достойны внимания: в самые далекие 
сферы, куда только направляется взор, не проникая в них, и туда мы внесли такие 
понятия, как ответственность, наказание (вечное наказание!), что было тем более 
неосмотрительно, что сферы эти остаются для нас вполне неясными. Еще в 
древности люди любили фантазировать в тех вопросах, относительно которых не 
могли установить ничего прочного, с гнусным упрямством убеждая потомство, что 
фантазии эти - строгая истина и что вера важнее знания. Относительно этих 
конечных вопросов необходимо противопоставить вере не знание, но равнодушие к 
вере и мнимому знанию! Для нас должны быть ближе все вопросы, кроме этих, 
считавшихся до сих пор важнейшими, - я подразумеваю вопросы: для чего создан 
человек? каков удел его после смерти? и другие такие же курьезы. На эти вопросы 
надо обращать так же мало внимания, как и на вопросы философов-догматиков, кто 
бы они ни были: идеалисты, материалисты или реалисты. Все они стараются отвлечь 
нас к тем областям, которые чужды и вере, и знанию; даже для величайших