нужно же уметь пользоваться как их глупостью, так и пылом. Сохранять в своем 
обиходе три сотни показных мотивов, а также темные очки: ибо есть случаи, когда 
никто не должен заглядывать нам в глаза, а еще того менее в наши "мотивы". И 
взять себе в компаньоны этот плутоватый и веселый порок - учтивость. И быть 
господином своих четырех добродетелей: мужества, прозорливости, сочувствия, 
одиночества. Ибо одиночество есть у нас добродетель, как свойственное 
чистоплотности возвышенное влечение, которое провидит, какая неизбежная 
неопрятность должна иметь место при соприкосновении людей между собою, - "в 
обществе". Как бы ни было, когда бы ни было, где бы ни было, - всякое общение 
"опошляет".
285
Величайшие события и мысли - а величайшие мысли суть величайшие события - 
постигаются позже всего: поколения современников таких событий не переживают их 
- жизнь их протекает в стороне. Здесь происходит то же, что и в царстве звёзд. 
Свет самых далёких звёзд позже всего доходит до людей, а пока он ещё не дошёл, 
человек отрицает, что там есть звёзды. "Сколько веков нужно гению, чтобы его 
поняли?" - это тоже масштаб, это тоже может служить критерием ранга и 
соответствующим церемониалом - для гения и звезды. - 
286
"Здесь вид свободный вдаль, здесь дух парит высоко". - Однако есть 
противоположный вид людей, которые также находятся на высоте и также имеют 
перед собой свободный вид - но смотрят вниз.
287
- Что такое знатность? Что означает для нас в настоящее время слово "знатный"? 
Чем выдаёт себя знатный человек, по каким признакам можно узнать его под этим 
тёмным, зловещим небом начинающегося господства черни, небом, которое делает 
всё непроницаемым для взора и свинцовым? - Этими признаками не могут быть 
поступки: поступки допускают всегда много толкований, они всегда непостижимы; 
ими не могут быть также "творения". В наше время среди художников и учёных есть 
немало таких, которые выдают своими творениями, что глубокая страсть влечёт их 
к знатному, - но именно эта потребность в знатном коренным образом отличается 
от потребностей знатной души и как раз служит красноречивым и опасным признаком 
того, чего им недостаёт. Нет, не творения, а вера - вот что решает здесь, вот 
что устанавливает ранги, - если взять старую религиозную формулу в новом и 
более глубоком смысле: какая-то глубокая уверенность знатной души в самой себе, 
нечто такое, чего нельзя искать, нельзя найти и, быть может, также нельзя 
потерять. - Знатная душа чтит сама себя.
288
Есть люди, обладающие таким умом, которого никак нельзя скрыть; они могут 
сколько угодно изощряться и закрывать руками предательские глаза ( - точно рука 
не предатель! - ): в конце концов все-таки видно, что они обладают чем-то таким,
 что скрывают, именно, умом. Одно из лучших средств для того, чтобы, по крайней 
мере, обманывать возможно дольше и с успехом представляться глупее, чем на 
самом деле, - что в обыденной жизни зачастую приносит такую же пользу, как 
дождевой зонтик, - называется энтузиазмом: причисляя сюда и то, что сюда 
относится, например добродетель. Ибо, как говорил Галиани, должно быть знавший 
это: vertu est enthousiasme.
289
В писаниях отшельника нам всегда чудятся какие-то отзвуки пустыни, какой-то 
шорох и пугливое озирание одиночества; даже в самых сильных его словах, в самом 
его крике слышится новый, более опасный вид молчания и замалчивания. Кто из 
года в год и день и ночь проводит время наедине со своей душой в интимных 
ссорах и диалогах, кто, сидя в своей пещере - а она может быть и лабиринтом, но 
также и золотым рудником, - сделался пещерным медведем, или искателем сокровищ, 
или сторожем их и драконом, - у того и самые понятия получают в конце концов 
какую-то особенную сумеречную окраску, какой-то запах глубины и вместе с тем 
плесени, нечто невыразимое и противное, обдающее холодом всякого проходящего 
мимо. Отшельник не верит тому, чтобы философ - полагая, что философ всегда 
бывает сперва отшельником, - когда-либо выражал в книгах свои подлинные и 
окончательные мнения: разве книги не пишутся именно для того, чтобы скрыть то, 
что таишь в себе? - он даже склонен сомневаться, может ли вообще философ иметь 
"окончательные и подлинные" мнения и не находится ли, не должна ли находиться у 
пего за каждой пещерой еще более глубокая пещера - более обширный, неведомый и 
богатый мир над каждой поверхностью, пропасть за каждым основанием, под каждым 
"обоснованием". Всякая философия есть философия авансцены - так судит 
отшельник: "есть что-то произвольное в том, что он остановился именно здесь, 
оглянулся назад, осмотрелся вокруг, что он здесь не копнул глубже и отбросил в 
сторону заступ, - тут есть также что-то подозрительное". Всякая философия 
скрывает в свою очередь некую философию; всякое мнение - некое убежище, всякое 
слово - некую маску.
290
Каждый глубокий мыслитель больше боится быть понятым, чем непонятым. - В 
последнем случае, быть может, страдает его тщеславие, в первом же - его сердце, 
его сочувствие, которое твердит постоянно: "ах, зачем вы хотите, чтобы и вам 
было так же тяжело, как мне?"
291
Человек, это многообразное, лживое, искусственное и непроницаемое животное, 
страшное другим животным больше хитростью и благоразумием, чем силой, изобрел 
чистую совесть для того, чтобы наслаждаться своей душой, как чем-то простым; и 
вся мораль есть не что иное, как смелая и продолжительная фальсификация,