il contemple les choses d'une maniere desinteressee qu'il trouve la mort 
revoltante et absurde. Comment ne pas supposer que c'est dans ce moments-la, 
que l'homme voit le mieux?.." Эти фразы являются до такой степени антиподами 
моего слуха и привычек, что, когда я прочел их, я в первом порыве негодования 
приписал сбоку: "la niaiserie religieuse par excellence!" - а в последнем его 
порыве даже еще и полюбил их, эти фразы, с их вверх тормашками перевернутой 
истиной! Это так прелестно, так необычайно - иметь своих собственных антиподов!
49
В религиозности древних греков возбуждает наше удивление чрезмерный избыток 
изливаемой ею благодарности - в высшей степени благородна та порода людей, 
которая так относится к природе и жизни! - Позже, когда в Греции перевес 
перешел на сторону черни, страх стал превозмогающим элементом также и в 
религии; подготавливалось христианство. - 
50
Страсть к Богу бывает разных родов: бывает мужицкая, чистосердечная и 
назойливая, как у Лютера, - весь протестантизм обходится без южной delicatezza. 
Бывает в ней восточное неистовство, как у раба, незаслуженно осыпанного 
милостями или возвеличенного, например у Августина, который самым обидным 
образом лишен всякого благородства в манерах и страстях. Бывает в ней 
женственная нежность и страстность, стремящаяся стыдливо и невинно к unio 
mystica et physica, как у m-me де Гюйон. Во многих случаях она является 
довольно причудливо, как маскировка половой зрелости девушки или юноши, 
временами даже как истерия старой девы, а также ее последнее тщеславие. Церковь 
не раз уже в подобных случаях признавала женщину святой.
51
До сих пор самые могущественные люди все еще благоговейно преклонялись перед 
святым, как перед загадкой самообуздания и намеренного крайнего лишения: почему 
преклонялись они? Они чуяли в нем, как бы за вопросительным знаком его хилого и 
жалкого вида, превосходящую силу, которая хотела испробовать себя на таком 
обуздании, силу воли, в которой они вновь опознавали собственную силу и желание 
владычества и умели почтить ее: они почитали нечто в себе, почитая святого. 
Кроме того, вид святого внушал им подозрение: к такой чудовищности отрицания, 
противоестественности нельзя стремиться беспричинно, так говорили и так 
вопрошали они себя. На это есть, быть может, основание, какая-нибудь великая 
опасность, насчет которой аскет, пожалуй, лучше осведомлен, благодаря своим 
тайным утешителям и посетителям? Словом, сильные мира узнали новый страх пред 
лицом его, они учуяли новую мощь, неведомого, еще не укрощенного врага: "воля к 
власти" принудила их остановиться перед святым. Они должны были справиться у 
него - - 
52
В иудейском "Ветхом Завете", в этой книге о Божественной справедливости, есть 
люди, вещи и речи такого высокого стиля, что греческой и индийской литературе 
нечего сопоставить с ним. С ужасом и благоговением стоим мы перед этими 
чудовищными останками того, чем был некогда человек, и в нас рождаются 
печальные думы о древней Азии и её выдавшемся вперед полуостровке, Европе, 
которой хотелось бы непременно выглядеть перед Азией в значении "прогресса 
человека". Конечно: кто сам - только слабое ручное домашнее животное и знает 
только потребности домашнего животного (подобно нашим нынешним образованным 
людям, присовокупляя сюда и христиан "образованного" христианства), тому нечего 
удивляться, а тем более огорчаться среди этих развалин, - удовольствие, 
доставляемое Ветхим Заветом, есть пробный камень по отношению к "великому" и 
"малому" - быть может, Новый Завет, книга о милости, всё ещё будет ему более по 
душе (в нём есть многое от духа праведных, нежных, тупых богомольцев и мелких 
душ). Склеить этот Новый Завет, своего рода рококо вкуса во всех отношениях, в 
одну книгу с Ветхим Заветом и сделать из этого "Библию", "Книгу в себе", есть, 
быть может, величайшая смелость и самый большой "грех против духа", какой 
только имеет на своей совести литературная Европа.
53
Откуда нынче атеизм? - "Отец" в Боге основательно опровергнут; равным образом 
"Судья" и "Воздаятель". Опровергнута и его "свободная воля": он не слышит, а 
если бы и слышал, всё равно не сумел бы помочь. Самое скверное то, что он, 
по-видимому, не способен толком объясниться: не помутился ли он? Вот что, из 
многих разговоров, расспрашивая и прислушиваясь, обнаружил я в качестве причин 
упадка европейского теизма; мне кажется, что, хотя религиозный инстинкт мощно 
растёт вверх, - он как раз с глубоким недоверием отвергает удовлетворение, 
сулимое ему теизмом.
54
Что же делает, в сущности, вся новейшая философия? Со времен Декарта - и именно 
больше в пику ему, нежели основываясь на его примере, - все философы покушаются 
на старое понятие "душа", под видом критики понятий "субъект" и "предикат", - 
это значит: покушаются на основную предпосылку христианского учения. Новейшая 
философия, как теоретико-познавательный скепсис, скрытно или явно, 
антихристианская, хотя, говоря для более тонкого слуха, она отнюдь не 
антирелигиозна. Некогда верили в "душу", как верили в грамматику и 
грамматический субъект; говорили, "я" есть условие; "мыслю" - предикат и 
обусловлено, - мышление есть деятельность, к которой должен быть примыслен 
субъект в качестве причины. И вот стали пробовать с упорством и хитростью, 
достойными удивления, нельзя ли выбраться из этой сети, - не истинно ли, быть 
может, обратное: "мыслю" - условие, "я" - обусловлено; "я" - стало быть, только 
синтез, делаемый при посредстве самого мышления. Кант хотел, в сущности,