верноподданнической покорности всех граждан абсолютному государству, какая еще 
не существовала доселе; и так как он уже не может рассчитывать на старое 
религиозное благоговение перед государством, а, напротив, непроизвольно должен 
содействовать его устранению - потому что он стремится к устранению всех 
существующих государств, - то ему остается надеяться лишь на краткое и 
случайное существование с помощью самого крайнего терроризма. Поэтому он втайне 
подготовляется к террористической власти и вбивает в голову полуобразованных 
масс, как гвоздь, слово "справедливость", чтобы совершенно лишить их разума 
(после того, как этот разум уже сильно пострадал от полуобразованности) и 
внушить им добрую совесть для той злой игры, которую они должны разыграть. - 
Социализм может послужить к тому, чтобы особенно грубо и внушительно убедить в 
опасности всякого накопления государственной власти и в этом смысле внушить 
вообще недоверие к государству. Когда его хриплый голос присоединяется к 
боевому кличу "как можно больше государства", то сначала этот клич становится 
шумнее, чем когда-либо; но скоро с тем большей силой доносится и 
противоположный клич: "как можно меньше государства!"
474
Страх государства перед духовным развитием. Греческий полис, подобно всякой 
организованной политической силе, был исключительно недоверчивым к росту 
образования; его могущественная основная тенденция оказывала почти всегда лишь 
парализующее и задерживающее действие на этот рост. Он не хотел допустить 
никакой истории, никакого движения культуры; установленное государственным 
законом воспитание должно было быть обязательным для всех поколений и 
удерживать их на одном уровне. И не иного хотел позднее также Платон для своего 
идеального государства. Таким образом, культура развилась вопреки полису; 
правда, косвенно и против своей воли последний содействовал этому развитию, 
поскольку честолюбие отдельной личности возбуждалось в полисе в высочайшей 
степени, так что, раз попав на путь духовного развития, она шла по нему до 
самого конца. Против этого нельзя ссылаться на прославляющую речь Перикла; ибо 
она есть лишь большой оптимистический вымысел, рисующий мнимо необходимую связь 
между полисом и афинской культурой; эта речь служит у Фукидида, непосредственно 
перед наступлением ночи в Афинах (чумы и потери традиции), как бы просветляющей 
вечерней зарей, при свете которой забываешь о плохом дне, который ей 
предшествовал.
475
Европейский человек и уничтожение наций. Торговля и промышленность, общение 
через письма и книги, общность всей высшей культуры, быстрая перемена дома и 
местности, теперешняя кочевая жизнь всех не-землевладельцев - все эти условия 
неизбежно ведут за собой ослабление и в конце концов уничтожение наций, по 
крайней мере европейских; так что из всех них, в результате непрерывных 
скрещиваний, должна возникнуть смешанная раса - раса европейского человека. 
Этой цели сознательно или бессознательно противодействует теперь обособление 
наций через возбуждение национальной вражды, но все же смешение медленно 
подвигается вперед, несмотря на временные обратные течения; этот искусственный 
национализм, впрочем, столь же опасен, как был опасен искусственный католицизм, 
ибо он, по существу, есть насильственное чрезвычайное и осадное положение, 
которое немногие устанавливают над многими, и нуждается в хитрости, лжи и 
насилии, чтобы сохранить свою репутацию. Не интерес многих (народов), как 
обыкновенно говорится, а прежде всего интерес правящих династий, далее - 
определенных классов торговли и общества влечет к национализму; кто раз постиг 
это, тот должен безбоязненно выдавать себя за доброго европейца и активно 
содействовать слиянию наций; этому делу немцы могут оказать помощь в силу их 
старого испытанного свойства быть толмачами и посредниками народов. - Кстати: 
вся проблема евреев имеет место лишь в пределах национальных государств, так 
как здесь их активность и высшая интеллигентность, их от поколения к поколению 
накоплявшийся в школе страдания капитал ума и воли должны всюду получить 
перевес и возбуждать зависть и ненависть; поэтому во всех теперешних нациях - и 
притом чем более последние снова хотят иметь национальный вид - 
распространяется литературное бесчинство казнить евреев, как козлов отпущения, 
за всевозможные внешние и внутренние бедствия. Раз дело будет идти уже не о 
консервировании наций, а о создании возможно крепкой смешанной европейской расы,
 - еврей будет столь же пригодным и желательным ингредиентом, как и всякий 
другой национальный остаток. Неприятные и даже опасные свойства имеются у 
каждой нации, у каждого человека; жестоко требовать, чтобы еврей составлял 
исключение. Пусть даже эти свойства имеют у него особенно опасный и устрашающий 
характер; и, быть может, новейший еврей-биржевик есть самое отвратительное 
изобретение всего человеческого рода. Тем не менее я хотел бы знать, сколько 
снисхождения следует оказать в общем итоге народу, который, не без нашей 
совокупной вины, имел наиболее многострадальную историю среди всех народов и 
которому мы обязаны самым благородным человеком (Христом), самым чистым 
мудрецом (Спинозой), самой могущественной книгой и самым влиятельным 
нравственным законом в мире. Сверх того: в самую темную пору средневековья, 
когда азиатские тучи тяжело облегли Европу, именно иудейские вольнодумцы, 
ученые и врачи удержали знамя просвещения и духовной независимости под 
жесточайшим личным гнетом и защитили Европу против Азии; их усилиям мы по 
меньшей мере обязаны тем, что могло снова восторжествовать более естественное, 
разумное и во всяком случае немифическое объяснение мира и что культурная цепь, 
которая соединяет нас теперь с просвещением греко-римской древности, осталась 
непорванной. Если христианство сделало все, чтобы овосточить Запад, то 
иудейство существенно помогало возвратной победе западного начала; а это в