мышление которых деятельно в одном направлении, которые употребляют все как 
материал, которые постоянно тщательно присматриваются к своей внутренней жизни 
и к жизни других, всюду находят для себя образцы и поучения и неутомимо 
комбинируют эти средства. Гений только то и делает, что учится сперва класть 
камни, потом строить из них; он всегда ищет материала и всегда занят его 
обработкой. Всякая деятельность человека изумительно сложна, а не только 
деятельность гения; но никакая деятельность не есть "чудо". - Откуда же эта 
вера, что только у художника, оратора, философа есть гений, что только они одни 
обладают "интуицией"? (В силу чего им приписываются своего рода чудесные очки, 
с помощью которых они смотрят прямо в "сущность" вещей.) Люди явственно говорят 
о гении только там, где действия крупного интеллекта им особенно приятны и где 
они не склонны чувствовать зависть. Назвать кого-нибудь "божественным" 
означает: "здесь нам не нужно соперничать". Далее: всему готовому, совершенному 
поклоняются, все становящееся недооценивается. Но при созерцании 
художественного произведения никто не может подметить, как оно возникало; в 
этом его преимущество, ибо всюду, где можно видеть возникновение, это действует 
охлаждающе. Законченное искусство изображения отклоняет всякую мысль о его 
возникновении; оно тиранизирует своим наличным совершенством. Поэтому мастера 
изобразительного искусства преимущественно считаются гениальными, а не люди 
науки. На самом деле и первая оценка, и последняя недооценка суть лишь 
ребячество разума.
163
Серьезность ремесла. Пусть не говорят о даровании, о прирожденных талантах! 
Можно назвать великих людей всякого рода, которые были малодаровиты. Но они 
приобрели величие, стали "гениями" (как это обыкновенно говорят) в силу качеств,
 об отсутствии которых предпочитает молчать тот, кто сознает их в себе: все они 
имели ту деловитую серьезность ремесленника, которая сперва учится в 
совершенстве изготовлять части, прежде чем решается создать крупное целое; они 
посвящали этому свое время, потому что получали большее удовлетворение от 
хорошего выполнения чего-либо мелкого, второстепенного, чем от эффекта 
ослепительного целого. Рецепт, например, по которому человек может стать 
хорошим новеллистом, легко дать, но выполнение его предполагает качества, 
которые обыкновенно упускаются из виду, когда говорят: "У меня нет достаточного 
таланта". Нужно делать сотню и более набросков новелл, не длиннее двух страниц, 
но столь отчетливых, что каждое слово в них необходимо; нужно ежедневно 
записывать анекдоты, пока не найдешь самую выпуклую и действительную форму для 
них; нужно неутомимо собирать и вырисовывать человеческие типы и характеры; 
нужно прежде всего как можно чаще рассказывать и слушать чужие рассказы, зорко 
наблюдая за их действием на присутствующих; нужно путешествовать, как 
художник-пейзажист и рисовальщик костюмов; нужно делать заметки по отдельным 
наукам, записывая все, что при хорошем изложении может оказывать художественное 
действие; наконец, нужно размышлять о мотивах человеческих поступков, не 
пренебрегать ничем, что может быть здесь поучительным, и денно и нощно 
коллекционировать такого рода вещи. На это многообразное упражнение нужно 
затратить лет десять, и тогда то, что создано в мастерской, может быть вынесено 
на улицу. - Как же поступает большинство? Они начинают не с части, а с целого. 
Они, быть может, употребят иногда удачный прием, привлекут к себе внимание и 
отныне начинают употреблять все худшие приемы по весьма простым и естественным 
основаниям. - Порой, когда отсутствуют разум и характер, которые должны 
управлять таким планом жизни художника, место их заступают судьба и нужда, 
которые заставляют будущего мастера шаг за шагом усваивать себе все условия его 
ремесла.
164
Опасность и польза культа гения. Вера в великие, исключительные, плодотворные 
умы не необходимо, но весьма часто связана еще с тем религиозным или 
полурелигиозным суеверием, что эти умы имеют сверхчеловеческое происхождение и 
обладают некоторыми чудесными способностями, в силу которых они приобретают 
свои познания совсем иным путем, чем остальные люди. Им приписывают, пожалуй, 
непосредственное проникновение взором в сущность мира, как бы сквозь отверстие 
в покрове явлений, и верят, что они без усилий и строгости науки, в силу этого 
чудесного ясновидения, могут сообщить что-то окончательное и решающее о 
человеке и мире. Пока чудо в области познания еще находит верующих, можно 
согласиться, пожалуй, что это приносит пользу самим верующим, поскольку они 
таким безусловным подчинением себя великим умам создают лучшую дисциплину и 
школу для своего собственного ума на время его развития. Напротив, по меньшей 
мере спорно, полезно ли суеверие о гении, о его привилегиях и исключительных 
способностях для самого гения, если оно укоренится в нем. Является во всяком 
случае опасным признаком, когда на человека нападает трепет перед самим собой - 
будь то знаменитый трепет Цезарей или рассматриваемый трепет гения; когда запах 
жертвоприношений, которые, естественно, посвящают одному лишь Богу, проникает в 
мозг гению, так что он начинает шататься и считать себя чем-то 
сверхчеловеческим. Постепенные следствия этого: чувство безответственности, 
исключительных прав, вера, что уже общение с людьми есть милость с его стороны, 
безумный гнев при попытке сравнить его с другими или даже оценить его ниже 
других и осветить неудачное в его произведении. Благодаря тому что он перестает 
критиковать себя, под конец из его оперения начинает выпадать одно пышное перо 
за другим; это суеверие подрывает корни его силы и делает его, быть может, даже 
лицемером, после того как он теряет ее. Итак, для самих великих умов, вероятно, 
полезнее, если они уяснят себе свою силу и ее источник, т. е. если они 
постигнут, какие чисто человеческие качества сочетались в них и какие