114
Негреческое в христианстве. Греки взирали на гомеровских богов не как на своих 
владык и не сознавали себя их рабами, подобно иудеям. Они видели в них как бы 
лишь отражение самых удачных экземпляров своей собственной касты, т. е. идеал 
своего собственного существа, а не его противоположность. Люди и боги чувствуют 
себя родственными друг другу, между ними существует взаимный интерес, 
некоторого рода симмахия. Человек имеет высокое мнение о себе, создавая таких 
богов, и становится к ним в отношение, подобное отношению низшей знати к 
высшей; тогда как италийские народы имеют чисто мужицкую религию и полны 
постоянного страха перед злыми и своевольными властителями и духами зла. Где 
олимпийские боги отступали на задний план, там и греческая жизнь становилась 
мрачнее и боязливее. - Напротив, христианство совершенно раздавило и сломило 
человека и как бы погрузило его в глубокую тину; среди сознания полнейшей 
отверженности оно внезапно бросало свет божественного милосердия, так что 
изумленный, оглушенный благодатью человек испускал крик восторга и на мгновение,
 казалось, ощущал в себе само небо. К этому болезненному эксцессу чувства и к 
необходимой для него глубокой искаженности ума и сердца влекут все 
психологические ощущения христианства: оно хочет уничтожить, сломить, оглушить, 
упоить, оно не хочет лишь одного - меры, - и потому оно в глубочайшем смысле 
слова имеет варварский, азиатский, неблагородный, негреческий характер.
115
Быть религиозным с пользой. Существуют трезвые, дельные в своей профессии люди, 
к которым религия пришита как клочок высшей человечности; они поступают очень 
хорошо, оставаясь религиозными, это украшает их. - Все люди, которые не умеют 
владеть никаким оружием, - если причислить к оружию также язык и перо - 
становятся раболепными; для таких людей христианская религия весьма полезна, 
ибо раболепие принимает в ней внешность христианской добродетели и поразительно 
разукрашивается. - Люди, которым их ежедневная жизнь кажется пустой и 
монотонной, легко становятся религиозными; это понятно и простительно; но 
только они не имеют права требовать религиозности от тех, чья ежедневная жизнь 
протекает не пусто и не монотонно.
116
Повседневный христианин. Если бы христианство было право в своих утверждениях о 
карающем Боге, всеобщей греховности, благодати по избранию и опасности вечного 
проклятия, то было бы признаком слабоумия и бесхарактерности не стать 
священником, апостолом или отшельником и не трудиться со страхом и трепетом 
только над своим спасением; было бы бессмысленно упускать из виду вечное благо 
из-за временных удобств. Если предположить, что в это вообще верят, то 
повседневный христианин есть жалкая фигура, человек, который действительно не 
умеет считать до трех и который, впрочем, именно вследствие своей духовной 
невменяемости не заслуживает того сурового наказания, которым ему грозит 
христианство.
117
О рассудительности христианства. Это может быть сочтено ловким приемом 
христианства, когда оно столь громко проповедует полную нравственную негодность,
 греховность и презренность человека вообще, что при этом становится уже 
невозможным презирать своих ближних. "Пусть он грешит сколько угодно, он все же 
не отличается существенно от меня; я сам недостоин и презренен в высшей мере" - 
так говорит себе христианин. Но и это чувство потеряло свое острейшее жало, ибо 
христианин уже не верит в свою личную презренность: он дурен, как человек 
вообще, и успокаивается немного на мысли: все мы - одной породы.
118
Перемена лиц. Как только религия приобретает господство, ее противниками 
становятся все те, кто были ее первыми последователями.
119
Судьба христианства. Христианство возникло, чтобы облегчить сердца; но теперь 
оно должно сначала отягчить сердца, чтобы иметь возможность потом облегчить их. 
Этим предопределена его судьба.
120
Доказательство от удовольствия. Приятное мнение признается истинным: это есть 
доказательство от удовольствия (или, как говорит церковь, доказательство от 
силы), которым так гордятся все религии, хотя они должны были бы стыдиться его. 
Если бы вера не делала блаженным, в нее не верили бы - чего же она стоит после 
этого!
121
Опасная игра. Кто теперь дает в своей душе место религиозному чувству, тот 
должен также дать ему возможность расти - против этого он бессилен. Тогда его 
существо постепенно изменяется, он отдает предпочтение всему, что примыкает к 
религиозному чувству и следует за ним, весь круг суждений и чувств затемняется, 
омрачается религиозной тенью. Чувство не может стоять на месте; итак, - нужно 
остерегаться!
122
Слепые ученики. Пока человек хорошо знает мощь к слабость своего учения, своего 
направления в искусстве, своей религии, сила их еще невелика. Поэтому ученик и 
апостол, который не видит слабости своего учения, своей религии и т. д., 
ослепленный авторитетом учителя и благоговением к нему, обыкновенно обладает 
большей силой, чем учитель. Никогда еще влияние человека и его дела не 
разрасталось без слепых учеников. Содействовать победе истины часто означает 
лишь настолько породнить ее с глупостью, чтобы сила последней вынудила победу и 
для первой.