унаследованной с давних времен власти "метафизической потребности", то они 
приходили к теориям, которые были действительно весьма похожи на воззрения 
иудейской, или христианской, или индусской религии - именно, похожи так, как 
походят дети на мать; только в данном случае отцы, как то иногда бывает, не 
сознавали ясно этого материнства, а в своем невинном изумлении сочиняли басни о 
семейном сходстве всякой религии с наукой. В действительности же между религией 
и истинной наукой не существует ни родства, ни дружбы, ни даже вражды: они 
живут на различных планетах. Каждая философия, которая показывает сияние 
религиозного хвоста кометы в темноте своих последних горизонтов, заставляет 
относиться подозрительно ко всему, что она излагает в качестве науки: вероятно, 
все это тоже есть религия, хотя и принаряженная наукой. - Впрочем, если бы все 
народы сходились во мнении об известных религиозных вопросах, например о 
существовании Бога (что, кстати сказать, в отношении этого пункта не имеет 
места), то ведь это было бы только аргументом против содержания такого рода 
утверждений, например существования Бога: consensus gentium и вообще hominum, 
естественно, может касаться только глупости. Напротив, consensus omnium 
sapientium не существует ни о каком предмете, за одним исключением того, о 
котором говорят стихи Гёте:
Alle die Weisesten aller der Zeiten
Lacheln und winken und stimmen mit ein:
Toricht, auf Bessrung der Toren zu harren!
Kinder der Klugheit, o habet die Narren
Eben zum Narren auch, wie sichs gehort!
Говоря прозой, и в применении к нашему случаю, это значит: consensus sapientium 
состоит в том, что consensus gentium содержит глупость.
111
Происхождение религиозного культа. Если мы перенесемся в эпохи, когда 
религиозная жизнь процветала сильнее всего, то мы встретимся с одним основным 
убеждением, которого мы теперь уже не разделяем, вследствие чего нам и закрыты 
раз навсегда все входы в религиозную жизнь: оно касается природы и общения с 
ней. В те эпохи люди еще ничего не знают о законах природы; ни для земли, ни 
для неба не существует никакой необходимости; время года, солнечный свет, дождь 
могут явиться и не явиться по усмотрению. Отсутствует вообще всякое понятие о 
естественной причинности. Когда гребут на судне, то это не работа, которая 
движет судно, а магическая церемония, посредством которой принуждают демона 
двигать судно. Все болезни и даже смерть суть результат магических воздействий. 
Заболевание и умирание никогда не происходят естественно; само представление о 
"естественном процессе" отсутствует - оно смутно намечается лишь у первых 
греческих философов, т. е. в очень позднюю эпоху человечества, в концепции 
Moira, властвующей над богами. Когда человек стреляет из лука, то в этом всегда 
еще участвует иррациональная рука и сила; если внезапно иссякают источники, то 
прежде всего думают о подземных демонах и их кознях; и если человек неожиданно 
падает и умирает, то причина этому - незримое воздействие божественной стрелы. 
В Индии (по Леббоку) столяр приносит жертвы своему молотку, топору и прочим 
орудиям; и точно так же относится брамин к перу, которым он пишет, солдат - к 
оружию, которым он пользуется на поле битвы, каменщик - к своей лопатке, пахарь 
- к своему плугу. Вся природа, по представлению религиозных людей, есть 
совокупность действий существ, обладающих сознанием и волей, огромный комплекс 
произвольностей. В отношении всех явлений вне нас недопустимо никакое 
заключение, что что-либо будет таким или иным, что что-либо должно наступить в 
том или ином случае; приблизительно достоверным и предвидимым является только 
человек; человек есть правило, природа есть отсутствие всякого правила - это 
суждение содержит основное убеждение, господствующее над первобытной, 
религиозно производительной культурой. Мы, современные люди, ощущаем прямо 
обратное: чем богаче человек сознает теперь свое внутреннее существо, чем 
многозвучнее его личность, тем сильнее действует на него равномерность природы; 
все мы, вместе с Гёте, видим в природе великое средство к успокоению 
современной души, мы прислушиваемся к удару маятника на великих часах, тоскуя 
по тишине, покою и родине, мы как бы впиваем в себя эту равномерность и только 
через нее можем прийти к наслаждению самими собой. Некогда дело обстояло 
обратно: вспоминая о прежних, первобытных условиях жизни народов или наблюдая 
вблизи нынешних дикарей, мы находим, что они сильнейшим образом связаны законом,
 традицией: индивид почти автоматически подчинен закону и движется с 
однообразием маятника. Природа - непостижимая ужасная загадочная природа - 
должна представляться ему царством свободы, произвола, высшего могущества, как 
бы сверхчеловеческой ступенью бытия, или Богом. Каждый человек тех эпох и 
условий жизни чувствует, что от произвола природы зависит его существование, 
его счастье, счастье его семьи, государства, успех всех его предприятий: 
некоторые процессы природы должны для этого вовремя наступить, другие вовремя 
отсутствовать. Как можно влиять на этих ужасных незнакомцев, как можно укротить 
царство свободы? - так спрашивает он себя и боязливо исследует, нет ли 
каких-либо средств подчинить эти силы закону и обычаю и сделать их столь же 
закономерными, сколь закономерна его собственная жизнь. - Размышление людей, 
верующих в магию и чудеса, направлено на то, чтобы подчинить природу законам; и,
 коротко говоря, религиозный культ есть результат этого размышления. Проблема, 
которую ставят себе люди того времени, теснейшим образом примыкает к вопросу: 
как может более слабое племя все же диктовать законы более сильному, 
воздействовать на него, управлять его поведением (в отношении к более слабому 
племени)? Вспоминают прежде всего о самом невинном роде принуждения, который 
можно осуществлять, приобретая чью-либо склонность. Следовательно, мольбами и