воззрение, что грешник, заявляя о своем ничтожестве, переносит его на жертву и 
бог, принимая жертву, тем самым вновь положительно полагает самость, то есть 
полагает ее как сущую в нем. 
   Этот внешний характер жертвы происходит оттого, что искупление как кара 
мыслится не в качестве очищения как такового, но уязвления злой воли, нанесения 
[ей] вреда. С этим также связано то, что в жертву приносят м кровь, окропляя ею 
алтарь. Ибо если должна быть отдана жизнь как высшее из всего, чем можно 
владеть, то в жертву должно быть принесено действительно живое, и Господу 
возвращается кровь — то, в чем состоит жизнь животного. У индусов животное еще 
почиталось целиком; здесь уже отказываются от этого поклонения, но кровь еще 
считается чем-то неприкосновенным, божественным, почитается, и человек не смеет,
 есть ее. У человека еще нет чувства его конкретной свободы, по сравнению с 
которой просто жизнь как таковая есть нечто подчиненное. 
   Переход к следующей ступени. 
   Хотя здесь мы вообще и находимся в сфере свободной субъективности, но в 
религии возвышенного это определение еще не проведено через тотальность 
религиозного сознания. Бог как субъективная мощь был определен для мысли, он 
для нее был определен также как Творец, но и в качестве последнего он выступает 
вначале лишь как Господин своих творений. Сила, таким образом, есть причина, 
которая делит себя, но то, в чем она себя делит, есть лишь предмет ее 
господства. 
   Дальнейшее развитие состоит теперь в том, что это другое есть нечто 
свободное, отпущенное, и бог становится богом свободных людей, которые даже в 
своем повиновении ему являются для себя свободными. Эта точка зрения, если мы 
рассмотрим ее абстрактно, содержит в себе следующие моменты: бог есть для себя 
свободный дух и проявляет себя в том, что противополагает себе свое другое. Это 
положенное им есть его образ и подобие, ибо 
   121 
   субъект творит только самого себя, и то, к чему он себя определяет, есть 
опять - таки лишь он сам; но, для того чтобы он действительно был определен как 
дух, он должен это другое подвергнуть отрицанию и вернуться, к самому себе, ибо,
 только зная самого себя в другом, он является свободным. Но если бог знает 
себя в другом, то тем самым и другое тоже есть для себя и знает себя свободным. 

   Это и есть освобождение другого как свободного, самостоятельного: свобода, 
таким образом, вначале приходится на долю субъекта, а бог сохраняет то же самое 
определение мощи, сущей для себя и отпускающей, освобождающей субъект. В 
соответствии с этим различие, или дальнейшее определение, по - видимому, 
состоит лишь в том что творения уже но просто служат, но в самом служении 
обретают свою свободу. 
   Этот момент свободы субъекта, для которого существует бог, момент, которого 
недоставало рассмотренной точке зрения религии возвышенного, мы уже видели на 
более низкой ступени, в сфере естественной религии, а именно в сирийской 
религии; на более высокой ступени, к которой мы теперь переходим, то, что там 
созерцалось лишь в природном, непосредственном образе, переносится на чистую 
почву духа и в его внутреннее опосредствованно. Там, в религии страдания, мы 
видели, что бог теряет самого себя, что он умирает, что он есть лишь через 
отрицание самого себя. Это опосредствованно есть момент, к которому здесь 
необходимо вернуться: бог умирает и вновь восстает от смерти. Это есть его 
отрицание, которое мы, с одной стороны, понимаем как его другое, как мир,— и он 
умерщвляет себя; это имеет тот смысл, что в этой смерти он приходит к самому 
себе. Но благодаря этому [акту] другое положено как свободное для себя, и 
потому опосредствованно и воскресение приходятся на другую сторону, на сторону 
сотворенного. 
   Таким образом, само понятие бога как будто не изменилось, изменилась лишь 
сторона другого. Что в конечном умирает это инобытие бога и, следовательно, 
божественное вновь выступает для себя в конечном,— это как раз и содержит в 
себе то, что именно здесь появляется свобода, эта сторона становится свободной. 
Таким образом, мирское познается как содержащее в себе божественное, и инобытие,
 которое вначале имеет лишь определение отрицания, вновь отрицается и является 
в себе самом 
   122 
   отрицанием отрицания. Это — опосредствованно, принадлежащее свободе: свобода 
не есть простое отрицание, бегство и отказ — это еще не истинная и 
утвердительная, а только отрицательная свобода. Только отрицание пригодности, 
поскольку само это отрицание выступает уже как отрицательное, есть 
утвердительное определение свободы. Поскольку отрицается другое, а именно мир, 
конечное сознание, и рабство и акциденталыюсть конечного сознания, постольку в 
этом опосредствовании заключено определение свободы. Возвышение духа теперь 
предстает как его возвышение над природностью, но такое возвышение, в котором, 
если оно должно быть свободой, субъективный дух тоже для себя свободен. Это 
выступает, следовательно, вначале только в субъекте: «Бог есть бог свободный 
людей». 
   Но дальнейшее определение относится в той же мере и к природе бога. Бог есть 
дух, но в сущности лишь постольку, поскольку он познается как раз нелепость в 
нем самом, как вечное творение, и именно это творение Другого есть возвращение 
к себе, к знанию самого себя; таким образом, бог есть бог свободных людей. 
Поскольку к определению самого бога принадлежит то, что он в самом себе есть 
другое самого себя и что это другое есть определение в нем самом, в нем он 
возвращается к самому себе и человеческое с ним примирено, тем самым положено