выражением человеческой природы как таковой; с другой стороны, однако, в 
абстракции конечности и бесконечности, в этом всеобщем противоположении, 
конечное как таковое, конечное вообще есть зло. Разъединение, изначально 
заключенное в человеке, должно быть снято. И в самом деле, естественная воля не 
есть та воля, которой она должна быть, ибо она должна быть свободной, а воля 
вожделения не свободна. Дух не есть от природы то, чем он должен быть, он 
становится таковым лишь посредством свободы; это находит свое выражение в 
утверждении, что человек от природы зол. Однако виновным человек оказывается 
лишь в том случае, если он останавливается на своей естественности. Право, 
лравст- 
   397 
   ценность не есть естественная воля, ибо в естественной ноле человек 
своекорыстен, исходит лишь из своей единичности как таковой. Посредством культа,
 следовательно, зло должно быть снято. Человек не должен быть невиновен в том 
смысле, что он ни добр, ни зол. Подобная естественная невинность не исходит из 
свободы человека. Человек воспитывается для свободы, которая существенна лишь в 
том случае, если она стремится к сущностной воле, которая и являет собой добро, 
право, нравственное. 
   Свободным человек должен стать, т. е. человеком права и нравственности, и он 
должен стать таковым посредством воспитания. Это воспитание определяется в 
указанном представлении как преодоление зла, тем самым оно положено в сферу 
сознания, тогда как воспитание совершается бессознательно. В данной форме 
культа налицо снятие противоположности между добром и злом; природный человек 
здесь представлен злым, однако зло есть сторона разорванности и отчуждения, и 
это отчуждение следует подвергнуть отрицанию. При этом предполагается, что 
примирение само но себе уже совершено. В культе человек создает для себя эту 
уверенность н присваивает это совершённое в себе примирение. Однако совершено 
оно в боге и богом, и эту божественную реальность должен присвоить человек. 
   Присвоение примирения совершается, однако, посредством отрицания отчуждения, 
следовательно, посредством отречения. Тогда встает следующий вопрос: от чего, 
собственно говоря, должен отречься человек? Отречься следует от своей особенной 
воли, от своих вожделений и природных стремлений (Naturtrieben). Однако это 
может быть понято так, что природные стремления должны быть искоренены, а не 
только очищены, что живая воля должна быть уничтожена. Это совершенно неверно: 
истина заключается в том, что очищено должно быть лишь нечистое содержание, т. 
е. содержание стремлений должно быть приведено в соответствие с нравственной 
волей. Напротив, неправильно требование, возникающее при абстрактном понимании 
этого отречения, требование снять инстинкт жизни как таковой. К тому, что 
свойственно природе человека, принадлежит и его имущество, его собственность; 
оно принадлежит его воле. С этой точки зрения можно было бы требовать и того, 
чтобы человек отказался и от своего имущества, или требовать безбрачия. 
Человеку принадлежит также свобода, совесть; если идти дальше по этому пути, то 
можно потребовать от человека и отказа от его свободы, от его воли, можно 
довести его таким образом до состояния тупого, безвольного существа. Такова 
крайность подобного требования. Сюда относится также и требование, чтобы я 
сделал свои действия несодеяннымп и стер бы в душе следы своих дурных 
поступков: тогда отречение заключается в том, что я не рассматриваю известные 
совершённые мною действия как свои, что я считаю их не содеянными, т. е. 
раскаиваюсь в них. Во времени, правда, эти поступки ушли в прошлое, они 
уничтожены временем; однако по своему внутреннему содержанию, поскольку они 
принадлежат моей воле, они еще сохраняются в глубине моей дунет, и уничтожение 
их означает, следовательно, отказ от той настроенности духа, в которой они 
идеально существуют. Если наказание есть уничтожение зла в действительности, то 
это уничтожение их идеального существования есть покаяние и раскаяние', дух 
может совершить это отречение, так как он обладает энергией, с помощью которой 
он может изменить себя в себе и уничтожить в себе максимы и интенции своей воли.
 Если человек отрекся таким образом от своего эгоизма и от раздвоенности с 
добром, то он обрел примирение и через опосредствование — мир в себе. Тогда 
здесь, в субъекте, дух является таким, как он истинно есть в себе и для себя и 
соответственно своему содержанию, и это содержание уже не есть нечто 
потустороннее,— в нем свободная субъективность имеет свою сущность в качестве 
предмета. Тем самым культ есть, наконец, наличность (die Gegenwartigkeit) 
содержания, которое и составляет абсолютный дух, вследствие чего история 
божественного содержания есть по существу также история человечества, движение 
бога к человеку и человека к богу. Человек знает, что он существенно содержится 
в этой истории, переплетен с ее моментами; когда он в созерцании погружается в 
нее, его погруженность есть сопутствование движению содержания, этому процессу, 
и он познает достоверность содержащегося здесь примирения и наслаждается им. 
   Когда это преобразование субъективности, это очищение сердца от его 
непосредственной природности полностью закончено и создано то устойчивое 
состояние, которое соответствует всеобщей цели этого преобразования, оно 
находит свое завершение в виде нравственности^ и 
   399 
   на этом пути совершается переход религии в нравственность, в государство. 
   Тем самым обнаруживается та связь, которую иногда именуют также отношением 
религии к государству; эту проблему мы рассмотрим более подробно. 
   III. Отношение религии к государству 
   1. Государство есть истинный образ действительности; в нем истинная 
нравственная воля воплощается в действительность и дух живет в своей истинности.
 Религия есть божественное знание, знание человека о боге и знание себя в боге.