Фридрих Георг Вильгельм Гегель
Народная религия и христианство
      

      
Георг Вильгельм Фридрих Гегель
Народная религия и христианство
      
      Религия – одно из самых важных дел нашей жизни. Уже детьми мы учимся 
лепетать молитвы, обращенные к божеству, нам складывают ручки, чтобы мы 
воздевали их к возвышенному существу, в нашу память входит целое собрание тогда 
непонятных еще фраз – для будущей пользы и утешения в нашей жизни.
      Когда мы становимся старше, занятия религией заполняют большую часть 
нашей жизни, во всяком случае у многих весь круг их мыслей и склонностей связан 
с религией, как окружность колеса с осью. Мы освящаем помимо других ее 
праздников первый день каждой недели, который нам с юных лет является в более 
красивом, праздничном свете, нежели все другие дни. Мы видим вокруг себя особый 
класс людей, который определен исключительно для служения религии. Ко всем 
важным событиям в жизни людей, поступкам, от которых зависит их личное счастье, 
наконец, к рождению, браку, смерти и похоронам примешивается чтото религиозное.

      Задумывается ли человек, когда он становится старше, о природе и 
качествах Существа, в частности об отношении мира к этому Существу, на которое 
направлены все его чувства? Человеческая природа устроена так, что то, что в 
учении о боге есть практического, что может стать побудительной причиной 
поступков, источником постижения обязанностей и источником утешения, довольно 
скоро предлагает себя непорочному человеческому сознанию – и представление об 
этом дает нам обучение с юности. Все то внешнее, что имеет к этому отношение и 
что производит на нас впечатление, принадлежит к разряду вещей, привитых 
естественной потребности человеческого духа – часто непосредственно, но слишком 
часто, увы, опирающихся на связи, созданные совершенно произвольно, не имеющие 
основы ни в природе души, ни в истинах, создающихся и развивающихся из самих 
понятий…
      …человеческой жизни в движении. Благородное требование разума к 
человечеству, правомерность которого мы так часто признаем всем сердцем, когда 
оно им исполнено, и заманчивые описания, порождаемые чистой, прекрасной 
фантазией невинного или умудренного (жизнью) человека, никогда не должны 
овладевать нами настолько, чтобы мы надеялись найти многое из этого в 
действительном мире, верили, что можно создать или увидеть в действительности, 
здесь или там, это прекрасное видение; тогда недовольство тем, что мы находим, 
угрюмое настроение все реже будет затуманивать наше сознание. Таким образом, 
нас не Должно путать – если мы вынуждены так считать, – что чувственность есть 
главный элемент всякого действия и стремления человека; как трудно распознать, 
является ли определяющей основой воли чистый ум или действительная моральность! 
Удовлетворение стремления к счастью, полагаемого в качестве высшей цели жизни, 
по внешнему виду породит, вероятно, – лишь бы при этом уметь все как следует 
рассчитать – такое же действие, как если бы наши волеизъявления определял закон 
разума. Точно так же в системе морали чистая моральность должна in abstracto 
отделяться от чувственности, как бы ни подчинена была здесь последняя первой, – 
при рассмотрении человека вообще и его жизни мы должны преимущественно 
принимать во внимание его чувственность, его зависимость от внешней и 
внутренней природы – от того, что его окружает и в чем он живет, – а также от 
чувственных склонностей и от слепого инстинкта; природа человека как бы только 
бременеет идеями разума, подобно тому, как кушанье пропитано солью, – но, если 
кушанье хорошо приготовлено, нигде не должно быть видно крупиц соли, сообщающей,
 однако, вкус свой всему блюду, – или подобно тому, как свет пронизывает все, 
все наполняет, оказывает свое влияние на всю природу, но не может быть 
представлен в качестве субстанции и тем не менее сообщает предметам их образ, 
преломляясь в каждом поразному, производя из растений целительный воздух, – 
так же идеи разума оживляют всю ткань его ощущений, так благодаря влиянию идей 
представит перед ним поступок в неком особенном свете; сами они редко 
обнаруживают себя в своем существе, но их действие пронизывает тем не менее все,
 подобно некоей тонкой материи и придает каждой склонности и каждому стремлению 
особую окраску.
      В самом понятии религии заключается то, что она есть не просто знание о 
боге, о его качествах, нашем отношении и отношении мира к нему, а также 
нетленности нашей души (это было бы с грехом пополам воспринято нами с помощью 
только разума или стало бы известно другим путем), она не есть просто 
историческое или рассудочное знание, в ней заинтересовано сердце, она имеет 
влияние на наши чувства и на определение нашей воли, отчасти в силу того, что 
благодаря ей наши обязанности и законы приобретают большую силу, будучи 
представлены нам как законы бога, отчасти в силу того, что представление о 
возвышенности и доброте бога по отношению к нам наполняет наше сердце 
восхищением и чувствами смирения и благодарности.
      Таким образом, религия поднимает моральность и ее мотивы на новую, более 
величественную высоту, она создает новую, более могучую преграду против силы 
чувственных побуждений. У чувственного человека религия также является 
чувственной – религиозные побудительные причины к добрым поступкам должны быть 
чувственными, чтобы они могли действовать на чувственность; конечно, при этом 
они обычно до некоторой степени теряют в своем достоинстве как моральные