отрицание и, следовательно, результат содержит по существу то,  из  чего  он
вытекает; это есть, собственно говоря, тавтология, ибо в противном случае он
был бы чем-то непосредственным, а не результатом. Так как то, что получается
в качестве результата, отрицание, есть определенное отрицание, то оно  имеет
некоторое содержание. Оно новое понятие, но  более  высокое,  более  богатое
понятие,  чем  предыдущее,  ибо   оно   обогатилось   его   отрицанием   или
противоположностью;  оно,  стало  быть,  содержит  предыдущее  понятие,   но
содержит  больше,  чем   только   его,   и   есть   единство   его   и   его
противоположности. - Таким путем должна вообще образоваться система понятий,
- и в неудержимом, чистом, ничего  не  принимающем  в  себя  извне  движении
получить свое завершение.
   Я, разумеется, не могу полагать, что метод, которому я  следовал  в  этой
системе логики или, вернее, которому следовала в самой себе эта система,  не
допускает еще значительного усовершенствования, многочисленных  улучшений  в
частностях, но в то же время я знаю, что он единственно истинный.  Это  само
по себе явствует уже из того, что  он  не  есть  нечто  отличное  от  своего
предмета и  содержания,  ибо  именно  содержание  внутри  себя,  диалектика,
которую оно имеет в самом себе, движет  вперед  это  содержание.  Ясно,  что
нельзя считать научными какие-либо способы изложения, если  они  не  следуют
движению этого метода и не соответствуют его простому  ритму,  ибо  движение
этого метода есть движение самой сути дела.
   В соответствии с этим методом я напоминаю, что подразделения  и  заглавия
книг, разделов и глав, данные в настоящем сочинении, равно как и связанные с
ними объяснения, делаются для предварительного обзора и что они,  собственно
говоря, имеют лишь историческую (historischem) ценность.  Они  не  входят  в
содержание и корпус  науки,  а  суть  сопоставления,  произведенные  внешней
рефлексией, которая уже ознакомилась со всем  изложением  в  целом,  заранее
знает поэтому последовательность его моментов и указывает их  еще  до  того,
как они будут выведены из самой сути дела.
   В других науках такие предварительные определения и подразделения, взятые
сами по себе, также представляют  собой  не  что  иное,  как  такие  внешние
указания; но  даже  внутри  самой  науки  они  не  поднимаются  выше  такого
характера. Даже в логике говорится, например: "У логики две  главные  части,
общая часть и методика". А затем в общей части мы без дальнейших  объяснений
встречаем такие, скажем, заголовки, как "Законы мышления",  и  далее  первая
глава: "О понятиях".  Первый  раздел:  "О  ясности  понятий"  и  т.  д.  Эти
определения и подразделения, даваемые без  всякой  дедукции  и  обоснования,
образуют остов системы и всю связь подобных наук. Такого рода  логика  видит
свое призвание в провозглашении того,  что  понятия  и  истины  должны  быть
выведены из принципов; но когда речь идет о том, что она  называет  методом,
нет и намека  на  мысль  о  выведении.  Порядок  состоит  здесь  примерно  в
сопоставлении однородного, в расмотрении более  простого  до  [рассмотрения]
сложного  и  в  других  внешних  соображениях.  В  отношении  же  внутренней
необходимой связи дело ограничивается  перечнем  определений  тех  или  иных
разделов, и переход осуществляется лишь  так,  что  ставят  теперь:  "Вторая
глава" или пишут: "Мы переходим теперь к суждениям" и т. д.
   Заглавия и подразделения, встречающиеся в настоящей системе, сами по себе
также не имеют никакого другого значения,  помимо  указания  на  последующее
содержание. Но, кроме того, при рассмотрении самой сути  дела  должны  найти
место необходимость связи и  имманентное  возникновение  различий,  ибо  они
входят в собственное развитие определения понятия.
   То, с помощью чего понятие ведет само себя дальше, это -  указанное  выше
отрицательное, которое оно имеет  в  самом  себе;  это  составляет  подлинно
диалектическое. Диалектика, которая рассматривалась как  некая  обособленная
часть логики и относительно цели  и  точки  зрения  которой  господствовало,
можно сказать, полное непонимание,  оказывается  благодаря  этому  совсем  в
другом положении. Платоновская диалектика даже в "Пар-мениде",  а  в  других
произведениях еще более непосредственно, с одной стороны, также имеет  своей
целью только разбор и опровержение ограниченных  утверждений  через  них  же
самих, с другой стороны, вообще имеет своим результатом ничто. Обычно  видят
в диалектике лишь внешнее и отрицательное действие, не относящееся  к  самой
сути дела, вызываемое только тщеславием как некоторой субъективной  страстью
колебать и разлагать прочное и истинное, или видят в  ней  по  меньшей  мере
действие, приводящее к ничто как к тому, что составляет тщету  диалектически
рассматриваемого предмета.
   Кант отвел диалектике более высокое место, и это одна из  величайших  его
заслуг: он освободил ее от видимости произвола, которая,  согласно  обычному
представлению, присуща ей, и изложил ее как необходимую  деятельность  (Тип)
разума. Пока  ее  считали  только  умением  проделывать  фокусы  и  вызывать
иллюзии, до тех пор просто предполагалось, что она ведет  фальшивую  игру  и
вся ее сила зиждется на том, что ей удается  прикрыть  обман,  и  выводы,  к
которым она приходит, получаются хитростью и представляют собой субъективную
видимость. Диалектические рассуждения Канта в разделе об антиномиях  чистого
разума не заслуживают, правда, большой похвалы,  если  присмотреться  к  ним
пристальнее, как мы в дальнейшем это сделаем в настоящем произведении  более
обстоятельно; однако всеобщая идея, из которой он исходил и которой придавал
большое  значение,   -   это   объективность   видимости   и   необходимость
противоречия, свойственного природе определений мысли; прежде всего, правда,
это касалось того способа, каким разум применяет эти определения к  вещам  в
себе; но ведь именно то, что они суть в разуме и по отношению  к  тому,  что