внешней видимости является предметом; как поверхностному светскому человеку 
жизнь человека, живущего духовной жизнью, кажется печальной и бедной, так как 
она не несет в себе заметной смены впечатлений и он не имеет понятия о том, что 
эти внешние однообразие и скука свидетельствуют только о внутренне богатой и 
самоудовлетворяющейся жизни, так человеку с точки зрения обычной жизни, когда 
ему все время бросается в глаза возвращение от одного и того же, когда для него 
являются объектом только внешние последствия внутренней закономерности, а не 
она сама, природа кажется чем-то будничным, тривиальным, и он поэтому думает, 
что только в насильственных прорывах, в театральных эффектах, в чудесных 
интермеццо можно уловить признаки божественного духа. Но на самом деле чудесное 
- это царящий над природой божественный дух, который один является законом в 
природе; и этот закон отнюдь не мертвая буква, но живой, глубокомысленный дух, 
сокровенная, созидающая, всеопределяющая душа самой природы. Для тех, кто 
смотрит на закон в природе как на нечто мертвое и поэтому только в разнообразии 
и беспорядочности внешнего явления видит дух и жизнь, здесь делается замечание, 
что даже ненормальные и беспорядочные явления в природе (вот какой живой, какой 
определяющий закон!) суть только следствия внутренней закономерности. Так, 
например, "это настоящий закон природы, что в целых семействах (растений) 
половина тычинок постоянно недорастает до нормального или дольки фруктов... 
частично остаются пустыми". "Для согласованности и симметрии природа часто 
создает совершенно бесполезные формы" (де Кандоль и К. Шпренгелъ. Основы 
научной ботаники). С известных точек зрения чудо, разумеется, непреодолимо и 
необходимо; даже разум, хотя только в форме неразумности, допускает чудо. 
Например, Лейбниц говорит относительно чуда (Рассуждение о соответствии веры: 
"Законы природы находятся в ведении законодателя". Разумеется, при таких 
предпосылках чудо имеет хороший смысл, является совершенно естественным 
следствием ваших представлений, но предпосылки ошибочны, совершенно ошибочны
Разумеется, также и философия верит поэтому в чудеса, но она не верит в чудеса 
теологии; по крайней мере та философия, которая достойна своего имени, которая 
не является презренной наложницей теологии, которая при каждой приходящей ей в 
голову и высказываемой вслух мысли не просит плаксивым голосом прощения у 
теологии, чтобы как-нибудь не утратить задушевного, уютного мира согласия с 
ней; та философия, которая не сгибает с рабскими чувствами своей шеи под игом 
столетних и тысячелетних предрассудков. Она не верит в чудеса произвола и 
беззакония, в чудеса воображения, но верит в чудеса разума, природы вещей, в 
тайные тихие чудеса познания, которые доступны только для сосредоточенного духа 
мудреца в час самого глубокого научного восторга в уединенном храме муз, а не в 
те чудеса, которые посреди базарной площади при звуках труб и литавр 
предлагаются вниманию ищущей мишурной пышности черни; она верит в вечные, 
постоянно возобновляющиеся, живые универсальные чудеса, а не в партикулярные, 
преходящие, мертвые и поэтому бездушные и незначительные чудеса. Философия не 
отдает своего сердца преходящим вещам и менее всего египетскому поклонению 
мумиям прошлого.