методе. Ибо разве предположение, что все, что не мы сами, есть обман, 
утверждение, что оно не существует, и различение не один и тот же акт? Разве 
различение, но есть признание, что его нет, и наоборот? Разве отличие от духа 
вещей, считаемых простой иллюзией, не есть основание для признания их таковыми? 
И следовательно, разве различение и различие не главный момент, вопрос, к 
которому все сводится? Отличие чувственного от духа не таково, как в том случае,
 если две вещи, одинаковые по ценности и реальности, отличны друг от друга, но 
в этом различии спокойно стоят рядом. То, что дух, сомневающийся во всем, но не 
могущий сомневаться в своем существовании, удостоверяющийся этим актом сомнения 
и различения в самом себе, отличает от себя, то он считает ничтожным, 
нереальным, ибо, что отлично от самого достоверного, конечно, недостоверно, что 
отлично от самого реального, нереально. На возражение, что Декарт не может 
знать ничего достоверного, так как он все подвергает сомнению, он отвечает: 
"Когда я высказал положение "я мыслю, следовательно, я существую" как самое 
первое и достоверное, то этим я не утверждал, что не надо заранее знать, что 
такое мышление, существование, достоверность и т. п, и что невозможно, чтобы то,
 что мыслит, не существовало, но, так как эти понятия в высшей степени просты и 
сами по себе не означают ничего действительного, не выражают утверждения, я 
считал их за ничто". В другом месте (письмо к Клерселье) он говорит: "Я 
отказался лишь от предрассудков, а не от понятий, которые познаются без всякого 
утверждения или отрицания".

§ 57. Развитие положения "я мыслю, следовательно, я существую"
Я мыслю, следовательно, я существую - это положение достоверно, непоколебимо. 
Но что такое мое мышление, мое бытие в этом: я мыслю, следовательно, я 
существую? Здесь сохранена форма монолога, в которой Декарт излагает свои 
размышления, чтобы тем лучше представить их развитие. Мое мышление не 
направлено на чувственные или духовные объекты и не определяется этим 
направлением; оно не имеет отличного от меня предмета, каков бы он ни был, 
своим объектом; мое мышление не то, которым я познаю предметы, мышление 
познания. Ибо я отвлек свой дух от всех объектов, отказался от них. Что же 
такое мое мышление, по крайней мере с той точки зрения, на которой я теперь 
стою? Не что иное, как сомнение, признание, что нет ничего, кроме именно этого 
различения и отвлечения себя от тела и от всего телесного как отрицания его 
реальности. Здесь можно привести ещё место из его "Dissertatio de methodo", p. 
28-29 Рассуждения о методе, стр. 28-29, где он выражает принцип своей философии 
следующим образом, впрочем по существу не отличающимся от других мест:
"Я заметил, что именно потому, что я отверг как обман все остальное в таком 
роде, я вовсе не мог сомневаться в существовании самого себя. При строжайшем 
испытании самого себя оказалось, что хотя я мог мыслить свое тело 
несуществующим так же, как мир и место, в котором я нахожусь, однако невозможно 
мыслить несуществующим самого себя, ибо именно из допущения, что все, прочее 
обман, как и из всякой иной мысли, явно следует, что я существую". А что такое 
мое бытие, когда я говорю:
я мыслю, следовательно, я существую? Значит ли это, что я двигаюсь, ем, пью - 
словом, совершаю все функции, по которым вообще судят и заключают, существует 
ли человек или нет? Или это значит, что я существую вообще в этом чувственном 
мире? Что я нахожусь в связи воспринимаемых вещей, по которой определяют, 
существует ли нечто или нет? Нет ни места, ни времени, где бы я существовал, 
нет предметов - словом, нет чувственного мира, с которым я был бы в связи, нет 
тела, которое я двигаю или с помощью которого я ем или пью, ибо я отвлекся от 
всех чувственных вещей, устранил их от себя, отверг их как ложные и 
недостоверные. Как же бытие в положении "я мыслю, следовательно, существую" 
может иметь значение того, что я считаю нереальным, что недостоверно, то бытие, 
которое для меня несомненно достоверно? Может ли мое бытие быть отличено или 
отделено от мышления? Если бы бытие было отлично от мышления, которое является 
неотделимым, неразрывным, единственно и исключительно, абсолютно тождественным 
со мной, то мое бытие также относилось бы к классу отделимого от меня, 
подверженного сомнению; для меня было бы недостоверно то, что представляет 
самое достоверное, самое несомненное; оно было бы отделимо от меня. Мышление 
есть единственный факт, которого я не могу ни отделить от себя, ни отмыслить. 
Таким образом, мое существование достоверно. Но поскольку? Постольку и пока я 
мыслю, ибо нет ничего невозможного в том, чтобы в момент, когда всякое мышление 
во мне прекращалось, я сам перестал существовать. Дух - независимо от тела, 
действительно существующая сущность. Сравните с этим приведенные в предыдущем 
разделе места из писем. Но каким образом бытие могло бы быть отделимо от меня? 
Ведь это было бы тогда чувственное бытие, чувственно-предметное; но все 
чувственное я уже устранил от себя как недостоверное. В том, что я мыслю, в 
этом мышлении я не могу сомневаться: сам акт сомнения есть мышление. Но так же 
мало могу я сомневаться, что я существую, ибо, когда я мыслю, я существую. 
Различие между моим мышлением и бытием немыслимо: мое мышление есть мое бытие, 
оно совершенно едино с ним. Начну ли я с бытия и перейду к мышлению или начну с 
мышления и перейду к бытию, я всегда познаю их единство. Разве бытие есть нечто 
от меня отличное, как тело, объект; разве я могу отнять его от себя, так что я 
ещё останусь, когда мое бытие исчезнет, подобно тому как я могу отнять от себя 
все прочее и все-таки сам остаюсь? Разве именно бытие не есть нечто даже 
мысленно неотделимое от меня, от чего я не могу отвлечься? Разве оно не 
непосредственно тождественно со мной, неотделимо от меня? Итак, оно едино с 
мышлением, ибо лишь мышление составляет одно со мной: я не существую как дух, 
конечно, если я не мыслю. Точно так же, если я начну с мышления, я получу ту же