других атомов; пустота Эпикура не что иное, как чувственное представление, 
чувственное выражение этого разрыва в понятии атома. Но атом можно мыслить 
одновременно лишь как многие атомы. Невозможно, чтобы существовал лишь один, а 
не неисчислимо многие атомы; поэтому он находится в связи, но внешней 
безразличной для него связи с другими атомами. Чувственное выражение, 
чувственное явление этого тождественного с самим атомом определения связи и 
разрыва есть движение; атомы должны сталкиваться, тесниться или, иначе, 
двигаться. Что же должен обозначать атом, который вовсе не может мыслиться без 
принципа движения, которому оно сообщено и должно сообщаться? И как надо 
понимать то, что бог действует вместе с атомами? Атомы - абсолютные атеисты или 
по меньшей мере свободомыслящие, которые так же мало заботятся о боге, как бог 
Эпикура о мире и атомах; они автократы, монархи, они не терпят соправителя, 
сами составляют свой мир. Cicero. De Nat. Deo. Цицерон. О природе богов1, I., 
44. Подобно Гассенди и Магненус также говорит о своем "Democritus" (Hagae Comit,
 1658, р. 268): "Воззрение, признающее атомы, вовсе не противоречит идее 
творящего бога". Вообще христианские физики, признававшие атомизм или 
склонявшиеся к нему, объявили его связь с атеизмом не необходимой или даже 
случайной. Бэкон говорит даже, что атомизм необходимо ведет к теизму. 
Справедливо: всякий ограниченный принцип природы необходимо требует для своего 
дополнения сверхъестественной причины (1847). Так же нераздельно от 
атомистического принципа, как движение и свободомыслие, то определение, что мир,
 то есть порядок, совокупность конкретных, определенных, то есть состоящих из 
атомов, тел, или сами атомы - дело случая. Ибо определенные тела лишь 
соединения атомов, которые, хотя атом уже понятийно относится к другим, в 
соединении или связи в виде агрегата остаются вне друг друга, безразличны к 
этому соединению и связи, являющейся поэтому случайной. В принципе атома нет 
основания, нет необходимости, чтобы он соединялся с другими или так или иначе 
образовал определенный агрегат; он вступает только во внешнюю, то есть 
случайную, связь; мир есть только агрегат, а не система без единства и 
необходимости, произведение случая. Внешняя необходимость легко связывается с 
атомистическим принципом, но она не отличается от случая. Поэтому считать атом 
принципом вещи не что иное, как считать случай принципом мира. Но, обходя 
другие противоречия и пробелы, какова должна быть связь между актом творения и 
атомом, который неразложим, является неделимым первым и последним мира, и в 
чувственном представлении, то есть в отношении ко времени вечен и бессмертен, 
как пишет Лукреций?
Впрочем, именно в этой непоследовательности Гассенди оказывается в высшей 
степени последовательным атомистом; в своих противоречиях он как раз находится 
в согласии с атомистическим принципом; именно тем, что его мышление так 
бессвязно, он представляет в совершенстве дух атомизма. Ибо, как соединение 
атомов между собой в конкретные тела является внешним и случайным, такова и 
связь его атомистического принципа с другими его мыслями или правильными 
представлениями; представить себе внутреннюю связь между ними так же трудно, 
как внутреннее единство между соединенными атомами; его мышление представляет 
внешнее случайное соединение. И как атомы движутся лишь там, где нет тела, в 
пустоте, встречаются друг с другом и связываются, так представления об атомах 
связываются в голове Гассенди с другими его представлениями лишь там, где нет 
мышления, в мысленной пустоте.
Поэтому Гассенди являет собой и в этой связи атомизма с представлениями 
христианской теологии противоречие, замеченное уже у Бэкона и Гоббса и 
состоящее в том, что он мыслит иначе, чем он настроен и чувствует; что он имеет 
принцип мышления, противоположный его религиозному принципу, который находится 
в глубоко коренящемся противоречии к тому, что надо назвать существенным видом, 
существенным объектом его духа, следовательно, объективным в нем самом, если 
только у такого эклектического, многосторонне образованного мыслителя можно 
принять нечто определенное как существенный объект его духа и допустить 
решительное противоречие. Это то же самое противоречие, какое в более новое и 
новейшее время выразилось самым различным и резким образом и наконец дошло до 
того, что разуму оставили только конечные пустые понятия, как шелуху, 
отвлеченный покров вещей, а все содержимое втиснули в сердце. Изгнав бога из 
храма разума в уголок, богадельню, asylum ignorantiae убежище невежества сердца,
 пересадив из открытого, определенного, ясного и свободного мира мышления все 
божественное, как тепличное растение, не выносящее свежего воздуха, в приятную 
комнатную теплоту вымышленных софистических чувств, люди стали при свете дня, 
так сказать, в открытом деловом кругу рассудка, то есть в голове атеистами, а в 
сердце, во мраке ночи, частным образом, за спиной разума самыми суеверными 
христианами, самыми религиозными людьми в мире, но именно потому почитали как 
бога какого-либо домашнего пената.

§ 40. Учение Гассенди о духе
Вследствие противоречия, в котором Гассенди находится с самим собой, и 
произвольности его мышления он отказывается также от других определений, 
связанных с атомистическим принципом, определяет бога способом, совершенно 
противоположным этому принципу, и утверждает затем также бестелесность и 
бессмертие духа. Если бы Гассенди, вместо того чтобы опровергать Декарта, 
постарался основательно изучить его, то он и в отношении духа не остался бы в 
кругу неопределенных представлений, хотя он высказывает о нем несколько более 
глубоких философских мыслей в виде следующих предложений.
В связи с вопросом, бессмертен ли дух, прежде всего надо решить вопрос, 
представляет ли рассудок или разум (который является самой главной,