Это противоречие нашло свое действительное разрешение только в христианстве, 
ибо в нем слово стало плотью, то есть всеобщий разум, обнимающий все народы и 
всех людей, устраняющий все враждебные различия и противоположности между 
людьми, этот всеобщий и чистый разум, составляющий, поэтому сущность 
человечества, тождественную с божественной сущностью, стал предметом 
непосредственной достоверности, предметом религии. Христос не что иное, как 
сознание человеком единства своей и божественной сущности, сознание, которое, 
когда наступило время его превращения во всемирно-историческое, должно было 
стать непосредственным фактом, соединиться в одной личности, затем воплотиться 
в одном индивидууме и противоставить себя миру, пребывавшему еще в древнем 
противоречии народных различий, как творца новой мировой эпохи.
Поэтому в христианстве бог как дух стал предметом человека, ибо бог только в 
той чистоте и всеобщности, в которой он признавался христианством как всеобщая 
сущность, очищенная от всякой национальной и иной естественной особенности и 
различия, является духом. Но дух постигается не во плоти, а лишь в духе. 
Поэтому вместе с христианством установилось различие между духом и телом, 
чувственным и сверхчувственным - различие, которое, однако, по мере 
определенного развития ряда моментов в истории христианства усилилось до 
противоположности, даже до раздвоения духа и материи, бога и мира, 
сверхчувственного и чувственного. А так как в этой противоположности 
сверхчувственное определялось как существенное, а чувственное как 
несущественное, то христианство стало в своем историческом развитии 
антикосмической и отрицательной религией, отвлекающейся от природы, человека, 
жизни, мира вообще, и не только от суетной, а и от положительной стороны мира, 
религией, не признающей и отрицающей свою истинную сущность.

§ 2. Религия и наука
Когда этот отрицательно религиозный дух утвердился и стал господствующим духом 
времени в качестве истинной абсолютной сущности, перед которой все другое 
должно исчезнуть как суетное и ничтожное, то, как неизбежное следствие этого 
погибли не только искусство и изящные науки, но вообще науки, как таковые. Не 
многочисленные войны и набеги того времени, не естественная грубость тогдашних 
народов, а только отрицательно религиозная тенденция была настоящей, по крайней 
мере духовной причиной их падения и гибели, ибо для духа с такой тенденцией 
даже искусства и науки подходят под понятие суетного и мирского, простой забавы.

Так, например, говорит Иероним (3) в одном из своих писем (Epist., XXII, 13): 
"Какая связь между светом и тьмой? Что общего имеет Христос с Велиалом (4)? Что 
за дело Горацию до псалтыря? Марону (Вергилию) до евангелий? Цицерону до 
апостолов? Разве твой брат не пришел бы во гнев, видя тебя на коленях перед 
идолом? И хотя чистому все чисто и не позорно, что принимается с должной 
благодарностью, однако не следует одновременно пить из чаши Христа и чаши 
демонов... О господи! Если бы я стал читать светские книги, то этим я отрекся 
бы от тебя!" В правилах св. Исидора повелевается:
"...монах должен остерегаться читать книги язычников и сочинения еретиков". 
Григорий Великий (5) сделал виеннскому епископу Дезидерию строгий выговор за то,
 что он учил молодых людей грамматике (классической литературе) и читал с ними 
языческих поэтов. "Так как неуместно одними и теми we устами восхвалять Христа 
и Юпитера, то ты сам увидишь, какой 'серьёзный грех, когда епископ преподает то,
 что непристойно даже набожному мирянину... Если по дошедшим до нас известиям 
окажется ложным, что вы предаетесь суетным и светским занятиям, мы 
возблагодарим за то бога". Более образованные и гуманные среди христиан средних 
веков ценили изучение так называемой светской литературы, но не ради ее самой 
(ср. Герен. История изучения классической литературы, так далее. Даже Алкуин 
(6) в позднем возрасте не раз одобрял чтение языческих поэтов и писателей. Из 
того же принципа вытекает, что даже среди протестантов многие осуждали науки, 
например Иоганн Амос Коменский (7) отвергал метафизику Аристотеля и Декарта, 
критику и филологию и написал по этому поводу стихи: "Ты учишься, читаешь, 
пишешь, однако приходит смерть. Изучай самого Иисуса: одно это тебе нужно". По 
этому вопросу сравните также Арнольда (8) и суждения его и других в его 
"Истории церкви и еретиков", т. 2, ч. 16, гл. 10 (О положении школ и академий, 
особенно у лютеран), пестро окрашенные окна, как будто чистый свет для набожной 
общины, обратившейся от мира и природы к богу, представлял нечто отвлекающее и 
нарушающее, как будто свет природы несовместим со светом молитвы и дух 
воспламеняется молитвой только в окутывающей природу темноте, так было и в ту 
эпоху, когда дух снова пробудился к мышлению, обратив взор к природе, а свет ее 
проник в человека, омраченный и преломленный средой аристотелевской физики, так 
как под властью отрицательной религиозности он как бы боялся открыть свой взор 
и собственной рукой сорвать запретный плод с древа познания.
Хотя отдельные лица в средние века особенно ревностно занимались изучением 
природы и вообще так называемая светская ученость еще держалась и почиталась  в 
монастырях и школах, все-таки науки оставались подчиненным, побочным занятием 
человеческого духа, имели скромное, ограниченное значение и должны были 
оставаться в таком положении, пока религиозный дух был верховной судебной 
инстанцией, законодательной властью, а церковь - властью исполнительной.

§ 3. Теология и философия
Единственной наукой, имманентной исключительно религиозному духу, то есть 
неотделимой от него, соответствующей его сущности, была теология, в которой 
содержание веры осознавалось рассудком, расчленялось им, определялось,