Человеческий рассудок имеет особую склонность к абстрагированию и абстрактному 
и потому произвольно приписывает переменному в природе постоянство.
Человеческий рассудок особенно вводится в заблуждение тупостью, 
недостаточностью и обманчивостью чувств, так что грубо чувственные вещи одни 
только привлекают его внимание и кажутся ему гораздо важнее, чем утонченно 
чувственные, которые, однако, имеют большое значение и важность. Там, где 
начинается невидимое, он поэтому прекращает исследование. Поэтому природа 
обыкновенного воздуха и всех веществ, которые ещё значительно утонченнее 
воздуха и которых так много, до сих пор почти вовсе не известна. Ясно, что то, 
в чем Бэкон обвиняет здесь интеллект, относится не к интеллекту, но к человеку 
в его неразумной особенности. Ибо если бы указанные ошибки были ошибками 
природы и самого интеллекта, то Бэкон не мог бы их считать таковыми и отвергать 
их; именно тем, что он признает их таковыми и освобождается от них, он 
доказывает, что это ошибки некоторых людей, но именно потому они ещё не должны 
быть ошибками других, что, таким образом, они имеют не объективное и всеобщее 
основание, но лишь частное, то есть их основание в косности, поспешности, 
лености, необдуманности, ибо лишь эти свойства не позволяют иметь в виду 
отрицательные инстанции, только в свойствах, противоположных деятельности 
разума или задерживающих её, то есть в неразумии индивидов, а не в разуме. 
Второй класс предрассудков - предрассудки личного кругозора (idola specus), 
имеют свое основание в темной пещере индивидуальности, в особенной природе 
отдельного человека, в его темпераменте, воспитании, привычках и так далее. 
Третий класс предрассудков - предрассудки общественных отношений (idola fori), 
проистекают из разговора, речи, произвольного употребления слов. Четвертый 
класс - предрассудки теорий (idola theatri), в их основе лежат различные догмы 
предшествовавших философов и законы принятых ещё способов доказательств.

§ 15. Метод естествознания
Естествознание, как и остальные науки вообще, опирается только на опыт, поэтому 
его удачи и успехи зависят только от успехов опыта. Поэтому место нынешних 
видов опыта должны занять другие, более разумные. Ведь до сих пор люди лишь 
поверхностно блуждали в области опыта, не имея определенного пути и плана. Так, 
например, усердие химиков привело к нескольким открытиям, но как бы случайно и 
ненамеренно или лишь благодаря известному изменению эксперимента, а не 
благодаря определенному методу или теории. Но опыт, проводимый без 
определенного метода и представленный самому себе, является лишь блужданием в 
темноте. Именно как чувства, так и рассудок сами по себе недостаточны для опыта 
и познания, они нуждаются в определенных вспомогательных средствах, то есть в 
определенном наблюдении и руководящих правилах, в определенном закономерном 
указании и методе. Ибо чувство само по себе слабо и обманчиво, даже инструменты 
незначительно увеличивают его силу, поэтому всякое истинное познание природы, 
представляющее не произвольное, предвзятое толкование, не anticipatio 
предвосхищение, а верное отображение её (interpretatio), получается лишь через 
точное специальное соблюдение всех инстанций и применение искусных 
экспериментов, причем чувство судит только об эксперименте, а эксперимент - о 
самой вещи. А рассудок, предоставленный самому себе, не руководимый 
определенным методом, от чувственного перелетает непосредственно к 
сверхчувственному, от особенного - к общему и, удовлетворившись им, скоро 
пресыщается и самим опытом. Как рука без орудий способна сделать немного, так и 
рассудок, предоставленный себе самому; поэтому подобно руке он нуждается в 
орудиях. Только через искусство дух справляется с вещами. Это орудие орудий, 
этот духовный орган, этот метод, который один только поднимает опыт до 
надежного, плодотворного искусства экспериментирования, есть индукция, от 
которой одной зависит спасение наук. Spes est una in inductione vera Одна 
надежда	в истинной индукции. Но та индукция, которая одна обеспечивает наукам 
счастливое будущее, должна отличаться от обычной до сих пор индукции, ибо 
последняя спешит в своем полете от чувственного и особенного к самым общим 
аксиомам, устанавливает их тотчас как непоколебимо истинные положения и 
превращает их в принципы, из которых затем выводит средние или частные 
положения; а новая, до сих пор ещё не испытанная, но одна лишь истинная 
индукция, напротив, только под конец приходит к более общим положениям, лишь 
постепенно восходит к ним от чувственного и частного в непрерывном переходе.
Индукция, представляющая метод не только естествознания, но и всякой науки, 
применялась до сих пор лишь к отысканию принципов, а средние и низшие положения 
выводились из них с помощью силлогизмов. Но очевидно, что по крайней мере в 
области естествознания, предметы которого определены материально, низшие 
положения не могут надежно и правильно выводиться путем силлогизмов. Ибо в 
силлогизме предложения сводятся к принципам через средние посылки, но именно 
этот метод доказательства или открытия находит применение лишь в популярных 
науках, как этика и политика. Поэтому индукция должна применяться к открытию 
как общих, так и частных положений.
Правда, старая и новая индукция имеют между собой то общее, что обе начинают с 
частного и кончают общим. Но они существенно различаются в том, что первая лишь 
поспешно пробегает область опыта, а последняя останавливается на ней с 
надлежащей осторожностью и спокойствием, первая уже с самого начала 
устанавливает бесплодные общие положения, а последняя лишь постепенно восходит 
к истинно общему и таким образом делает науку плодотворной. Ибо только аксиомы, 
которые в надлежащей постепенности и с необходимой осторожностью отвлекаются от 
частного, открывают нам снова частное, ведут нас к новым открытиям и таким 
образом делают науку плодотворной и продуктивной.