хотя способность мышления есть способность природы, однако из этого вовсе не 
вытекает такого тождества, что то, что природа может мыслить как мыслящая 
сущность, она может также "доставить" как протяженная, или действительно сущая, 
или производящая сущность. Ибо своеобразная сущность способности мышления 
состоит в том, что она возводит положительную степень природы в превосходную. 
Правда, все совершенства "всесовершенного существа" существуют в положительной 
степени в природе, но как превосходная степень они не существуют вне мышления 
(1847). И если бы даже понятие субстанции, той сущности, понятие которой 
содержит существование, которая может быть мыслима лишь как сущая и о которой 
нельзя мыслить, если не мыслить её как сущую, было бы только понятием, то 
мышление никогда не могло бы прийти к этому понятию, если бы то разделение 
Канта было действительно обосновано на деле, если бы различие понятия или 
мышления и бытия, которое может иметь место для модификаций субстанций, а не 
для самой субстанции, было истиной. Однако понятие субстанции - а именно потому 
это понятие субстанции, а не какой-либо другой воображаемой вещи, именно потому 
это единственное понятие, которое не имеет себе подобного, несравнимое, 
которого поэтому не касается то всеобщее различие понятия вообще и бытия, 
абсолютное, бесконечное понятие - имеет свою действительность непосредственно в 
себе; оно есть понятие, непосредственно себя утверждающее и удостоверяющее свою 
реальность, выходящее за пределы субъективности, непосредственно обнаруживающее 
себя как объективность, как истину. Невозможно иметь понятие субстанции и 
сомневаться или спрашивать, присуща ли ему действительность, ибо субстанция 
есть именно то, где названное различие, имеющее силу лишь для модификаций, 
устраняется. То, что делает понятие субстанции понятием субстанции, а не иной 
какой-либо вещи, есть именно то, что в нем различие бытия и мышления исчезает, 
и поэтому мы или вовсе не имеем понятия субстанции, как мыслил о ней Спиноза и 
как о ней следует мыслить, но лишь воображаем её, или мы уничтожаем понятие 
субстанции, отождествляем его с понятием вообще, отвлечением или с другими 
понятиями, устраняем различие между понятием субстанции и понятием об иных 
вещах, то различие, которое именно делает понятие субстанции таковым, если ещё 
спрашивают, имеет ли оно соответствующую ему действительность, или считают 
субстанцию простой мысленной вещью. Как свет обнаруживает себя в качестве света,
 так субстанция обнаруживает себя субстанцией и вместе с тем существованием, 
действительностью. Спрашивать о понятии субстанции, имеет ли оно также 
действительность, - это то же самое, как если бы кто-нибудь при полном блеске 
света ещё спросил: разве это свет то, что я вижу, действительный свет, а не 
темнота? Как темнота есть простое отсутствие света, так лишение или отрицание 
существования субстанции не есть определенное или ограниченное отрицание 
понятия субстанции, так что, несмотря на этот недостаток или это отрицание, у 
меня ещё остается ясное понятие субстанции, как у меня остается идея 
модификации, если даже устранено её существование, но оно есть чистое, полное 
отрицание субстанции и её понятия, которое не отнимает у него нечто, но 
устраняет само понятие. Как зрение есть непосредственное обнаружение 
действительности света или непосредственное обнаружение света как света, 
утверждение, что это свет, а не темнота, так мышление субстанции есть 
непосредственное обнаружение её действительности, утверждение её как субстанции 
и вместе с тем как действительности.
Спиноза доказывает существование субстанции; но если обратить внимание на дух и 
содержание, на идею субстанции, которая является основой, а не на простую 
внешнюю форму, то мы найдем, что даже, несмотря на то историческое 
обстоятельство, что в обычае прежних философов было представлять свои идеи в 
форме доказательств или заключений, доказательство у него может иметь лишь 
значение формального момента, лишь опосредствования идеи, непосредственно 
утверждающей свою истину для субъекта, что доказательство имеет значение не 
чего-то объективного или производящего и вызывающего, но лишь утверждения и 
объяснения для субъекта. У Гоббса доказательство имеет объективное, реальное 
значение, так как его объект является совершенно внешним, соединимым, 
растворимым - телом; а у Спинозы, у которого объект есть субстанция, прямая 
противоположность Гоббсова объекта, доказательство есть лишь внешнее средство 
для предмета, а не сам предмет. "Ибо доказательства являются, собственно, очами 
для души, посредством которых она видит и наблюдает". "Невидимые вещи и такие, 
которые представляют лишь предметы мышления, могут восприниматься не глазами, 
но лишь доказательствами" - не противоречит сказанному. Чтобы убедиться в этом 
вполне, надо с этим связать также мысли Спинозы о достоверности и истинной идее,
 которые даны ниже. Отсюда также очевидна неосновательность рассуждения Якоби, 
когда он считает путь доказательства и страсть все объяснять И доказывать 
основанием системы или несчастья Спинозы. Спиноза просто устанавливает 
непосредственные понятия, которые не происходят из других понятий и не 
абстрагируются из них, понятия, которые, ибо они выражают безусловно 
положительное, или действительное, ибо они суть непосредственное утверждение 
существования своих предметов, суть безусловно положительные понятия, 
утверждающие сами себя из самих себя и через себя, то есть непосредственно, как 
истинные. Эти бесконечные, ничем другим не опосредованные, независимые понятия 
являются понятиями протяжения или мышления или, скорее, понятием субстанции. 
"Если понятие протяжения заключает в себе понятие необходимого существования, 
или, что то же самое, оно утверждает понятие существования, то так же 
невозможно мыслить протяжение без бытия, как невозможно мыслить протяжение без 
протяжения". Так как понятие субстанции есть просто безусловное и независимое 
понятие и непосредственное утверждение её действительности или существования, 
то именно доказательство её существования имеет значение формального, лишь