Но сходство есть такое же обманчивое, иллюзорное, неопределенное 
представление, как и родство. Естественное единство устраняется только 
представлением личности. Подобие есть единство, не желающее называться 
единством и скрывающееся под смутным обликом посредника в тумане фантазии. Как 
только туман рассеивается, мы находим обнаженное единство. Чем больше сходства 
между существами, тем меньше между ними различия; если я знаю одного, значит, я 
знаю и другого. Есть разные степени сходства. Это относится и к подобию между 
богом и человеком. Добрый, благочестивый человек уподобляется богу в большей 
степени, чем тот, чье сходство с богом исчерпывается только его человеческой 
природой вообще. Поэтому можно допустить высшую степень сходства, хотя она 
будет достигнута только в будущей жизни. Но все, чем человек сделается 
впоследствии, до некоторой степени принадлежит ему и теперь, по крайней мере в 
возможности. Высшая степень подобия состоит в том, что два индивида или 
существа говорят и выражают одно и то же, так что все различие между ними 
ограничивается тем, что это – два индивида. Существенные качества, благодаря 
которым мы различаем одну вещь от другой, одинаково присущи им обеим. Поэтому 
их можно различать не посредством мысли и разума, которым здесь не на что 
опереться, а лишь посредством чувственного представления или созерцания. Если 
бы мои глаза не говорили мне, что это – два существа, действительно различные в 
смысле бытия, то мой разум принял бы их за одно и то же существо. Поэтому и мои 
глаза также смешивают их друг с другом. Вообще смешивать можно только то, что 
является различным не для разума, а для чувства, или, вернее, – различное не в 
смысле сущности, а в смысле бытия. Поэтому вполне подобные друг другу лица 
имеют исключительную прелесть как для самих себя, так и для фантазии. Подобие 
дает повод ко всевозможным мистификациям и иллюзиям, потому что мой глаз 
смеется над моим разумом, для которого понятие самостоятельного бытия всегда 
связывается с понятием определенного различия.
      Религия есть свет духовный, преломляющийся в среде фантазии и чувства и 
показывающий одно и то же существо в двойном виде. Подобие есть единство разума,
 которое в сфере действительности прерывается благодаря непосредственно 
чувственному представлению, а в сфере религии – благодаря воображению. Другими 
словами, оно есть тождество разума, раздвоенное представлением индивидуальности,
 или личности. Я не могу установить действительного различия между отцом и 
сыном, первообразом и отображением, богом и человеком, если я отрешаюсь от 
представления личности. Подобие есть единство, утверждаемое разумом, чувством 
истины, и отрицаемое воображением; оно есть единство, кажущееся различием, 
призрачное представление, не говорящее прямо ни да, ни нет.
      
Глава двадцать четвёртая
Противоречие в умозрительном учении о боге
      
      Итак, личность бога есть средство, позволяющее человеку превращать 
определения и представления своего собственного существа в определения и 
представления другого существа, существа вне его. Личность бога есть не что 
иное, как отделенная, объективированная личность человека.
      На этом процессе самоотчуждения основано умозрительное учение Гегеля, 
которое сознание человека о боге делает самосознанием бога. Бог мыслится, 
сознается нами. Согласно умозрению, это наше мышление о боге есть мышление бога 
о себе самом; умозрение соединяет обе стороны, разъединяемые религией. В этом 
случае умозрение рассуждает глубже, чем религия, так как бога мы мыслим иначе, 
чем другой, внешний предмет. Бог есть внутренняя, духовная сущность; а мышление,
 сознание, есть внутренний, духовный акт; поэтому мышление о боге есть 
утверждение того, что есть бог, – акт, в котором проявляется сущность бога. Что 
бог мыслится, сознается, это для него существенно и необходимо; а что мыслится 
данное дерево, это для дерева – случайно и несущественно. Но возможно ли, чтобы 
эта потребность была только субъективной и не выражала одновременно потребности 
объективной? Возможно ли, чтобы бог, – если он должен существовать для нас, 
быть для нас объектом, объектом нашего мышления, – был, как пень, равнодушен к 
тому, мыслим, сознаем мы его, или нет? Нет! Это невозможно. Мы принуждены 
обратить мыслимость бога в мышление бога о самом себе.
      Религиозный объективизм допускает две пассивные формы, два рода 
мыслимости. С одной стороны, мы мыслим бога, с другой – он сам мыслит себя. Бог 
мыслит себя независимо от того, мыслим ли мы его. Его самосознание независимо, 
отлично от нашего сознания. Это так и должно быть, если мы представляем бога 
действительной личностью; ведь действительная, человеческая личность мыслит 
себя и мыслится другими; мое мышление о ней имеет для нее безразличное, внешнее 
значение. Это высшая точка религиозного антропопатизма. Чтобы освободить бога 
от всего человеческого и сделать его самостоятельным, его делают настоящей, 
действительной личностью, включая в него мышление и исключая из него мыслимость,
 относимую к другому существу. Это равнодушие к нам, к нашему мышлению 
свидетельствует о его самостоятельном, то есть в нашем, личном бытии. Правда, 
религия обращает мыслимость бога в его мышление о себе самом; но так как этот 
процесс совершается вне ее сознания, причем бог непосредственно предполагается 
существом, себе довлеющим, личным, то и в сознании религии лишь отражается это 
безразличие обеих сторон.
      Впрочем, религия ни в какой мере не ограничивается этим безразличием 
обеих сторон. Бог творит, чтобы открыть себя, – творение есть откровение божие. 
Но бог существует не для камней, растений или животных, а ради человека, а 
человек – для бога. Бог прославляет себя в человеке – человек есть гордость 
бога. Бог познает себя помимо человека; но пока у него нет второго Я, он