опять становится чужим, знакомое – неведомым, близкое – далеким. Бог не рождает,
 как природа; бог не есть ни отец, ни сын в человеческом смысле. А в каком же 
смысле? Это и есть непостижимая, неизреченная глубина божественного рождения. 
Таким образом, религия или, вернее, теология снова полагает в боге все 
естественное, человеческое, что отрицалось ею, но теперь уже в противоречии с 
сущностью человека и природы, ведь все это должно быть в боге совершенно иным; 
но на самом деле ничего иного нет.
      Во всех других определениях божественной сущности это отсутствие различия 
представляется скрытым; в творении, напротив, оно обращается в открытое, ясно 
выраженное, объективное ничто – отсюда официальное, заведомое ничто теологии в 
отличие от антропологии.
      Основное определение, посредством которого человек делает свою 
собственную обособленную сущность другим, непостижимым существом, есть понятие, 
представление самостоятельности индивидуальности или, выражаясь отвлеченно, 
личности. Понятие бытия осуществляется впервые в понятии откровения, а понятие 
откровения как самоутверждения бога – в понятии личности. Бог есть личное 
существо – вот то волшебное заклятие, которое мгновенно превращает 
представляемое в действительность, субъективное в объективное. Все предикаты, 
все определения божественного существа носят глубоко человеческий характер; но 
как определения личного, то есть другого, отличного от человека и независимо 
существующего бога, они кажутся непосредственно и действительно иными 
определениями, сохраняя при этом существенное единство. Отсюда возникает для 
рефлексии понятие так называемых антропоморфизмов. Антропоморфизмы суть виды 
сходства между богом и человеком. Определения божественного и человеческого 
существа хотя не одни и те же, но они сходны между собой.
      Поэтому личность является противоядием от пантеизма; другими словами, 
представление личности позволяет религиозной рефлексии отрешиться от тождества 
божественного и человеческого существа. Грубое, но все же характерное 
определение пантеизма гласит: человек есть истечение или частица божественного 
существа; а определение религиозное гласит: человек есть образ божий, или 
существо, родственное богу; ведь религия приписывает человеку не естественное, 
а божественное происхождение, божественное начало. Но «родство» есть 
неопределенное, уклончивое выражение. Родство бывает близкое и отдаленное. 
Какое же родство подразумевается в данном случае? Для отношения человека к богу 
в смысле религии подходит единственное отношение родства – самое близкое, 
интимное, священное, какое только можно себе представить, – отношение ребенка к 
отцу. Таким образом, бог и человек отличаются тем, что бог есть отец человека, 
а человек – сын или чадо бога. Здесь самостоятельность бога и зависимость 
человека останавливаются одновременно, при этом непосредственно, как объект 
чувства; тогда как в пантеизме часть столь же самостоятельна, как и целое, ибо 
целое представляется составленным из частей. Но и это различие есть не более 
как иллюзия. Отец не бывает отцом без сына; они оба вместе составляют одно 
общее существо. В любви человек отрекается от своей самостоятельности, 
становится частью. Это самоунижение и самоумаление искупается только тем, что и 
другой также становится частью, и оба подчиняются некоторой высшей силе – силе 
семейного духа и любви. В данном случае устанавливается то же отношение между 
богом и человеком, как и в пантеизме; только здесь это отношение носит личный, 
патриархальный, а там безличный, всеобщий характер, причем в пантеизме 
логически, поэтому определенно, прямо выражается то, что в религии благодаря 
фантазии остается в стороне. Взаимная связанность, или, вернее, тождество бога 
и человека, в религии маскируется тем, что оба представляются как личности, или 
индивиды, но бог независимо от своего отцовства – ещё и как существо 
самостоятельное, хотя и эта самостоятельность не более, как иллюзия, ибо кто, 
подобно богу религии, является отцом в силу глубокого чувства, тот живет и 
существует лишь своим сыном.
      Взаимная тесная зависимость между богом как отцом и человеком как сыном 
нисколько не ослабляется разграничением, будто люди суть только усыновлённые 
чада божий, а родным сыном является лишь Христос и что поэтому бог находится в 
существенной зависимости только от Христа, как единородного сына, а не от 
человека. Ведь это различие только теологическое, то есть иллюзорное. Бог 
усыновляет только людей, а не животных. Причина усыновления заключается в 
человеческой природе. Человек, усыновлённый божией благодатью, сознает свою 
божественную природу и достоинство. Кроме того, единородный сын божий есть не 
что иное, как идея человечества, предвосхищённый человек, в боге скрывающийся 
от себя самого и от мира. Логос есть тайный, скрытый человек; а человек есть 
открытый, ясно выраженный логос. Логос есть только пролог человека. Все, что 
сказано о логосе, относится и к существу человека. Но между богом и его 
единородным сыном нет никакого существенного различия – кто знает сына, знает и 
отца, – следовательно, между богом и человеком также нет различия.
      «Великое единение, существующее между Христом и отцом, возможно и для 
меня, только бы я смог отрешиться от того, что исходит от того или иного 
определенного человека, и приобщился бы к общечеловеческому, ибо что даровал 
господь своему единородному сыну, он даровал также и мне» («Predigten etzlicher 
Lehrer vor und zu Tauleri Zeiten». Hamburg, 1621, стр. 14). «Между единородным 
сыном и душою нет различия» (там же, стр. 68).
      То же можно сказать и о подобии божьем. Здесь образ – не мертвое, а живое 
существо. Человек есть образ бога, значит, человек есть существо, подобное богу.
 Сходство между живыми существами сводится к естественному родству; человек 
подобен богу, потому что бог – его отец. Сходство есть наглядное родство; по 
первому мы постоянно судим о втором.