индивидом, между человеческой природой и человеческим сознанием.
      Вера в откровение всего отчетливее обнаруживает характерную иллюзию 
религиозного сознания. Общей предпосылкой этой веры служит следующее: человек 
сам по себе не может знать о боге ничего; все его знание носит суетный, земной, 
человеческий характер. Но бог есть существо сверхчеловеческое: бог познает лишь 
сам себя. Итак, мы не знаем о боге ничего, кроме того, что он нам открывает. 
Сообщённое нам богом содержание носит божественный, сверхчеловеческий, 
сверхъестественный характер. В откровении мы познаем бога благодаря ему самому; 
ведь откровение есть слово божие, сам о себе высказывающийся бог. Поэтому в 
вере в откровение человек отрицает себя, выходит за пределы своего существа; он 
противопоставляет откровение человеческому знанию и мнению; в нем заключается 
скрытое знание, полнота всех сверхчувственных тайн; здесь разум должен молчать. 
Но в то же время божественное откровение есть откровение, определяемое 
человеческой природой. Бог обращается не к животным или ангелам, а к людям; 
следовательно, ему свойственны человеческая речь и человеческие представления. 
Человек был объектом для бога ещё прежде, чем бог внешним образом вступил в 
общение с человеком; бог думает о человеке; он определяет себя его природой, 
его потребностями. Воля бога, разумеется, свободна; он может открывать и не 
открывать себя; но он не свободен в сфере мысли: он не может открывать человеку 
все, что только ему заблагорассудится; он может открывать ему только то, что 
соответствует человеку и его природе, только то, что он должен открывать, – 
если только его откровение есть откровение для людей, а не для других существ. 
Следовательно, то, что бог мыслит ради человека, он мыслит под влиянием идеи 
человека и рефлексии о человеческой природе. Бог переселяется в человека и в 
нем мыслит о себе так, как это другое существо может и должно мыслить о нем. Он 
мыслит о себе не своими, а человеческими мыслительными способностями. План 
откровения божия зависит не от бога, а от мыслительной способности человека. 
Все, что из бога переходит в человека, переходит в человека из человека, 
заключенного в боге, то есть переходит из сущности человека в сознание человека,
 из рода в индивид. Итак, между божественным откровением и так называемым 
человеческим разумом или природой существует только иллюзорное различие – 
содержание, божественного откровения имеет человеческое происхождение, так как 
оно произошло не от бога, как бога, а от бога, определяемого человеческим 
разумом, человеческими потребностями, то есть просто из человеческого разума, 
человеческих потребностей. Следовательно, в откровении человек удаляется от 
себя только затем, чтобы снова вернуться к себе окольным путем! Это служит 
новым блестящим доказательством того, что тайна теологии есть не что иное, как 
тайна антропологии.
      В чем же заключается существенное содержание откровения? В том, что 
Христос и есть бог, то есть что бог есть человеческое существо. Язычники 
обращались к богу со своими потребностями, но они сомневались, услышит ли бог 
молитвы людей, милосерден ли он, человечен ли он. Христиане же твердо уверены в 
любви бога к человеку: бог открыл себя как человек (см. об этом, например, Or. 
de vera dei invocat. Меланхтон, Decl., т. III, и Лютер, например, ч. III, стр. 
538, 539). Стало быть, откровение божие есть уверенность человека в том, что 
бог есть человек, а человек есть бог. Уверенность есть факт.
      Впрочем само религиозное сознание в отношении прошедших времен признает 
божественное откровение преисполненным человеческим содержанием. Но религиозное 
сознание позднейшего времени уже не удовлетворяется Иеговой, который является 
человеком с головы до ног и безбоязненно выставляет свою человечность. То были 
только представления, в которых бог приспособлялся к силе разумения человека 
того времени, то есть это были исключительно человеческие представления. Но по 
отношению к своему теперешнему содержанию религиозное сознание этого уже не 
допускает, будучи поглощено этим содержанием. Тем не менее всякое откровение 
божие есть только откровение человеческой природы. В откровении объективируется 
человеку его скрытая природа. Человек находится под воздействием своей сущности,
 он определяется ею, словно другим существом; он получает из рук бога то, что 
ему его же собственная, ему неведомая сущность навязывает как необходимость при 
известных условиях времени.
      Вера в откровение есть ребяческая вера и заслуживает уважения, пока она 
остается ребяческой. Но ребенок определяется извне. А откровение имеет целью 
достичь с божеской помощью того, чего человек не может достичь своими силами. В 
этом смысле откровение называется воспитанием человеческого рода. И это вполне 
верно; только не надо откровение отделять от человеческой природы. Поскольку 
человек побуждается изнутри облекать нравственные и философские учения в форму 
рассказов и басен, постольку он неизбежно считает откровением то; что дается 
изнутри. Баснописец преследует только одну цель – сделать человека добрым и 
разумным; он преднамеренно выбирает форму басни как наиболее целесообразный, 
наглядный метод, причем его любовь к басне, его собственная внутренняя природа 
влечет его к этой форме поучения. То же бывает и с откровением, исходящим от 
определенного индивида. Он преследует известную цель, но в то же время сам 
живет в тех представлениях, посредством которых осуществляет свою цель. Человек 
непроизвольно силой воображения наглядно созерцает свою внутреннюю сущность, он 
ставит её вне себя. Эта наглядно созерцаемая, олицетворённая, действующая на 
него с непреодолимой силой воображения сущность человеческой природы как закон 
его мышления и действия – есть бог.
      В этом заключается благотворное нравственное влияние на человека веры в 
откровение; ведь собственная сущность влияет на некультурного, субъективного 
человека лишь тогда, когда он представляет себе эту сущность как другое, личное 
существо, как существо имеющее власть наказывать и взор, которого нельзя