по степеням, чтобы установить различие между богом и небесными существами.
      Единство божественной и небесной личности обнаруживается даже в 
популярных доказательствах бессмертия. Если нет другой, лучшей жизни, значит, 
бог не справедлив и не благ. Справедливость и благость божии ставятся в 
зависимость от продолжительности жизни индивидов; но бог без справедливости и 
благости не есть бог, следовательно, божественность, бытие бога обусловливаются 
бытием индивидов. Если я не бессмертен, я не верую в бога; кто отрицает 
бессмертие, – отрицает бога. Но я не могу этому поверить: как достоверно бытие 
бога, настолько же достоверно мое блаженство. Бог для меня есть достоверность 
моего блаженства. Желание, чтобы существовал бог, равносильно желанию 
собственного вечного существования. Бог есть мое обеспеченное, мое достоверное 
существование; он есть субъективность субъектов, личность лиц. Поэтому как 
может не принадлежать лицам то, что подобает личности? В боге мое будущее 
становится настоящим, или, вернее, глагол – существительным; как можно было бы 
отделить одно от другого? Бог есть бытие, соответствующее моим желаниям и 
чувствам; он справедлив и благ, он исполняет мои желания. Природа, этот мир 
есть бытие, противоречащее моим желаниям, моим чувствам. Здесь все не так, как 
должно быть, – этот мир преходящ, а бог есть бытие, отвечающее тому, что должно 
быть. Бог исполняет мои желания – это только популярное олицетворение фразы: 
бог есть исполнитель, то есть действительность, исполнение моих желаний. А небо 
тоже есть бытие, соответствующее моим желаниям, моей тоске, следовательно, 
между богом и небом нет различия. Бог есть сила, посредством которой человек 
осуществляет свое вечное блаженство; бог есть абсолютная личность, на которую у 
всех отдельных лиц опирается уверенность в своем блаженстве и бессмертии; бог 
есть высшая, конечная уверенность человека в абсолютной истинности своего 
существа.
      «Если нетленное тело есть благо для нас, то как сомневаться в том, что 
бог сотворит нам такое тело?» (Августин, Opp. Antverp., 1700, t. V, стр. 698).
      «Небесным телом называется духовная плоть, так как она будет подчиняться 
воле духа. Ничто в тебе не будет противиться тебе и ничто в тебе не будет 
возмущаться против тебя. Где ты пожелаешь быть, там ты и будешь мгновенно» 
(Августин, 1. с., стр. 705, 703). «Там не будет ничего противного, враждебного, 
нечистого, безобразного, ничего оскорбляющего взор» (он же, 1. с., р. 707). 
«Только блаженный живет так, как он хочет» (он же, De Civit. Dei. lib. 14, гл. 
25).
      Учение о бессмертии есть завершительное учение религии – её завет, в 
котором она выражает свою последнюю волю. Поэтому здесь она открыто говорит о 
том, о чем в других местах умалчивает. В иных случаях речь идет о существовании 
другого существа, но здесь, очевидно, говорится только о собственном 
существовании; если во всех других отношениях человек ставит в религии свое 
бытие в зависимость от бытия бога, то здесь он обусловливает бытие бога своим 
собственным существованием; то, что обыкновенно является первой, 
непосредственной истиной, становится здесь истиной производной, вторичной: если 
я не вечен, то бог не есть бог; если нет бессмертия, то нет и бога. И к этому 
заключению пришел ещё апостол. Если мы не воскреснем, то и Христос не воскресал 
и все есть ничто. Ешь, пей! Разумеется, из популярных доказательств можно 
устранить все мнимо или действительно предосудительное, избегая заключительной 
формы, но для этого надо и бессмертие обратить в аналогичную истину, так, чтобы 
понятие бога, как абсолютной личности или субъективности, само собой стало 
понятием бессмертия. Бог есть порука моего будущего существования, потому что 
он есть достоверность и истина моего настоящего существования, мое спасение, 
мое утешение, моя защита от насилий внешнего мира; поэтому мне незачем 
специально выдвигать бессмертие как особую истину; имея бога, я обладаю также 
бессмертием. Так думали и глубокие христианские мистики, для них понятие 
бессмертия заключалось в самом понятии бога; бог был для них их бессмертною 
жизнью, субъективным блаженством, следовательно, он был для них, для их 
сознания тем, чем он является сам по себе, то есть в существе религии.
      Таким образом, доказано, что бог есть небо, что то и другое тождественно. 
Ещё легче было бы доказать обратное" именно, что небо есть подлинный бог людей. 
Человек мыслит своего бога таким, каким он мыслит свое небо; содержание его 
неба есть содержание его бога, с той только разницей, что в небе чувственно 
рисуется, изображается то, что в боге является эскизом, наброском. Поэтому небо 
есть ключ к сокровенным тайнам религии. Как в объективном смысле небо есть 
раскрытая сущность божества, так субъективно оно есть откровенное выражение 
глубинных мыслей и воззрений религии. Поэтому религии столь же различны, как и 
небесные царства; а небесные царства столь же многочисленны, как и существенные 
отличия людей.
      Сами христиане представляют себе небо в весьма разнообразных видах. 
Только наиболее хитрые из них не думают и не говорят ничего определенного о 
небе и вообще о загробной жизни, заявляя, что это непостижимо и что будущая 
жизнь должна мыслиться по образцу настоящей жизни. Они утверждают, что все 
представления загробной жизни носят характер только образов, в которых человек 
воплощает незнакомую ему по существу, но достоверную по бытию загробную жизнь. 
Здесь происходит то же, что и по отношению к богу: бытие бога признается 
достоверным, а то, что такое бог, каков он, – признается непостижимым. Но кто 
так говорит, уже перестал думать о загробной жизни; и он ещё удерживает её или 
потому, что вовсе не думает о таких вещах, или потому, что она ещё составляет 
для него лишь потребность сердца; но, отдаваясь всецело вещам действительным, 
он гонит эту мысль как можно дальше от себя; его голова отрицает то, что 
утверждает его сердце; ведь он, несомненно, отрицает загробную жизнь, отнимая у