ценности, залог своего существования, уверенность в исполнении своих желаний. 
Отец обременён заботами; ребенок, наоборот, беспечен и счастлив в своем доверии 
к отцу, к своему живому хранителю, который не желает ничего, кроме блага и 
счастья своего ребенка. Отец делает ребенка целью, а самого себя средством его 
существования. Ребенок, просящий о чемнибудь своего отца, обращается к нему не 
как к отличному от него, самостоятельному существу, не как к господину и вообще 
лицу, а лишь поскольку сам отец зависит от своих отцовских чувств и 
определяется любовью к своему ребенку. Просьба есть только выражение власти 
ребенка над отцом, если только здесь применимо выражение власть, потому что 
власть ребенка есть не что иное, как власть отцовского сердца. Просьба и 
приказание выражаются одной и той же формой – повелительным наклонением. 
Просьба есть императив любви. И этот приказ гораздо сильнее всякого приказа 
деспота. Любовь не повелевает; любви достаточно сделать только намек, чтобы 
желание её было исполнено; деспот должен говорить властным тоном, чтобы 
заставить равнодушных к нему людей исполнить его желание. Императив любви 
действует с электромагнетической силой, а деспотический – механически, подобно 
деревянному телеграфу. Название отец является интимнейшим выражением бога в 
молитве – интимнейшим, поскольку здесь человек относится к абсолютному существу,
 как к своему собственному. Ведь слово отец выражает полное внутреннее единство 
и служит непосредственно ручательством моих желаний, залогом моего спасения. 
Всемогущество, к которому человек обращается в молитве, есть только 
всемогущество благости, делающей возможным невозможное ради спасения человека; 
на самом деле она есть не что иное, как всемогущество сердца, чувства, 
преодолевающего все преграды разума, все границы природы и желающего, чтобы 
существовало одно только чувство и погибло все, противоречащее сердцу. Вера во 
всемогущество есть вера в ничтожество внешнего мира, объективности – вера в 
абсолютную истинность и ценность чувства. Сущность всемогущества выражает собой 
только сущность чувства. Всемогущество есть сила, перед которой не может 
устоять ни один закон, ни одно определение природы; но эта сила есть само 
чувство, ощущающее и уничтожающее, как преграду, всякую необходимость, всякий 
закон. Всемогущество только исполняет, осуществляет сокровенную волю сердца. В 
молитве человек обращается к всемогуществу благости – это значит, что в молитве 
человек поклоняется своему собственному сердцу, рассматривает сущность чувства 
как высшую, божественную сущность.
      
Глава четырнадцатая
Тайна веры – тайна чуда
      
      Вера в силу молитвы, – а молитва является религиозной истиной только 
тогда, когда ей приписывают силу и власть над предметами, окружающими человека,
 – равносильна вере в силу чуда, а вера в чудо тождественна с сущностью веры 
вообще. Только вера способна молиться, только молитва веры имеет силу. Но вера 
есть не что иное, как совершенная уверенность в реальности, то есть в 
безусловной силе и истинности субъективного в противоположность границам, то 
есть законам природы и разума. Поэтому специальный объект веры есть чудо, вера 
есть вера в чудо, вера и чудо абсолютно нераздельны. Все, что является чудом 
или чудотворной силой в смысле объективном, есть вера в смысле субъективном; 
чудо есть внешнее проявление веры, вера есть внутренняя душа чуда, чудо духа; 
вера есть чудо чувства, лишь объективирующего себя во внешнем чуде. Для веры 
нет ничего невозможного, и это всемогущество веры осуществляется только во 
внешнем чуде. Чудо есть только осязательный пример того, что может сделать вера.
 Беспредельность, безмерность чувства, одним словом: супранатурализм, 
сверхъестественность есть сущность веры. Вера относится только к тому, что 
вопреки ограничениям, то есть законам природы и разума, объективирует 
всемогущество человеческого чувства, человеческих желаний. Вера освобождает 
желания человека от уз естественного разума; она одобряет то, что отрицается 
природой и разумом; она доставляет человеку блаженство, потому что 
удовлетворяет его субъективные желания. Истинная вера не смущается никаким 
сомнением. Сомнение возможно только там, где я выхожу за пределы моего существа,
 переступаю грань моей субъективности, приписываю реальность и право голоса 
чемунибудь другому, отличному от меня, где я сознаю субъективность, то есть 
ограниченность моего существа, и стараюсь расширить ограничивающие меня пределы.
 Но вере чужд сам принцип сомнения, потому что она считает субъективное – 
объективным, абсолютным. Вера есть не что иное, как вера в божественность 
человека.
      «Вера есть мужественное убеждение сердца, что бог наделяет тебя всякими 
благами. Такой веры, возлагающей все свое упование на бога, бог требует в 
первой заповеди, когда он говорит: Я господь бог твой... это значит: я хочу 
быть твоим единым богом, ты не должен искать другого бога; я помогу тебе во 
всякой нужде... Не думай, что я твой враг и не желаю помогать тебе. Думая так, 
ты считаешь меня не тем, что я есть. Будь уверен, что я хочу быть милостивым». 
«Бог относится к тебе так, как ты относишься к нему. Если ты думаешь, что он 
гневается на тебя, значит, он гневается. Если ты думаешь, что он не жалеет тебя 
и хочет ввергнуть тебя в ад, значит, это действительно так. Бог таков, каким ты 
его себе представляешь». «Во что ты веришь, тем ты и владеешь; то, чему ты не 
веришь, того и нет у тебя». «Поэтому с нами происходит то, во что мы верим. 
Если мы считаем бога своим богом, то он, разумеется, не может быть чёртом. Если 
же мы не считаем его своим богом, значит, он не бог, а всепожирающий огонь». 
«Благодаря неверию мы превращаем бога в чёрта». Итак, если я верю в бога, 
значит, у меня есть бог, то есть вера в бога есть бог человека. Если мой бог