предметом высокого изумления, воодушевления и восторга, так как в предмете 
созерцания, в боге, они находили удовлетворение глубочайших человеческих 
потребностей, которые отрицались ими в действительной жизни.
      «Назидательно рассматривать свойства и общение отца и сына, но самое 
назидательное содержится в их взаимной любви» (Ансельм в «Rixners Gescн. d. 
Pнil», II. B., Anн., S. 18).
      Поэтому вполне в порядке вещей было и то, что в божественную семью, в 
союз любви между отцом и сыном включено было на небе ещё третье – женское лицо; 
ибо лицо св. духа слишком неопределенно; скорее оно служит только поэтическим 
олицетворением взаимной любви отца и сына и поэтому не могло бы заменить этого 
третьего, восполняющего существа. Правда, Мария была поставлена между отцом и 
сыном не в том смысле, что отец с ней породил сына, так как христиане считали 
связь мужчины с женщиной чемто порочным, греховным; но довольно и того, что 
наряду с отцом и сыном было выдвинуто материнское существо.
      Нельзя не удивляться, почему мать считается чемто греховным, то есть 
недостойным бога, в то время как сам бог является отцом и сыном. Если даже отец 
не есть отец в смысле естественного рождения, и рождение божественное должно 
отличаться от естественного, человеческого, то и в таком случае бог всетаки 
является по отношению к сыну отцом, отцом действительным, а не номинальным или 
аллегорическим. Кажущееся нам теперь столь странное понятие «божией матери» в 
сущности не более странно или парадоксально, чем понятие «сын божий»; оно не 
более противоречит всеобщим, отвлеченным определениям божества, чем 
представление отца и сына. Мария входит логическим звеном в состав троицы: она 
без мужа зачинает сына, которого отец рождает без жены. Таким образом, Мария 
является внутренне необходимой антитезой к отцу в составе троицы. Женское 
начало мы имеем уже в сыне, если не в определенном лице и конкретно, то 
мысленно, в зачаточной форме. Сын божий кроткое, нежное, незлобивое, 
примиряющее существо, женственная душа бога. Бог, как отец, есть только 
производитель, принцип мужской самодеятельности; но сын рождается, не рождая 
сам, Deus genitus, страдающее, воспринимающее существо: сын получает от отца 
свое бытие. Сын зависит от отца, разумеется, не как бог, а как сын; он подчинен 
отческому авторитету. Таким образом, сын представляет женственное чувство 
зависимости в боге; сын невольно пробуждает в нас потребность в действительном 
женском существе.
      «От отца он рождается всегда, а от матери родился однажды, он зачат от 
отца без пола, а от матери – без супружества. У отца не было лона 
воспринимающей, а у матери – объятий производящего» (Августин, Serm. ad pop. 
стр. 272, гл. I, ed. Bened., Antv. 1701).
      В иудейской мистике бог есть мужская, а св. дух – женская первоначальная 
сущность, от полового сочетания обоих возник сын и вместе с ним мир (Gfroerer, 
Jaнrн. d. Н., I. Abt., стр. 332334). Также и гернгутеры называли святой дух 
матерью Спасителя.
      Сын – я разумею естественного человеческого сына – является сам по себе и 
для себя связующим звеном между мужественностью отца и женственностью матери; 
он как бы наполовину мужчина, наполовину женщина: у него ещё нет полного, 
строгого сознания самостоятельности, характеризующего мужчину, он чувствует 
больше влечения к матери, чем к отцу. Любовь сына к матери есть первая любовь 
мужского существа к женскому. Любовь мужа к жене, юноши к деве приобретает свою 
религиозную, свою единственно подлинно религиозную, окраску в любви сына к 
матери. Любовь сына к матери есть первое страстное желание, первое проявление 
смирения мужчины перед женщиной.
      Поэтому мысль о сыне божием необходимо связана с мыслью о матери божией,
 – то же самое сердце, которое нуждается в сыне божием, нуждается и в матери 
божией. Где есть сын, там должна быть и мать. Сын единороден отцу, мать 
единородна сыну. Не отец заменяет сыну мать, а сын заменяет её отцу. Мать 
необходима сыну; сердце сына есть сердце матери. Почему богсын вочеловечился 
только через посредство женщины? Разве всемогущий бог не мог явиться среди 
людей другим путем, не непосредственно как человек? Почему сын вселился в 
утробу женщины? Потому что сын есть стремление к матери, потому что его 
женственное, любвеобильное сердце нашло соответствующее выражение только в 
женском тело. Хотя сын, как естественный человек, находится под сердцем женщины 
только девять месяцев, но он получает здесь неизгладимые впечатления; мать 
навсегда остается в уме и сердце сына. Поэтому, если почитание сына божия не 
есть идолопоклонство, то и почитание матери божией не есть идолопоклонство. 
Если любовь бога к нам познается из того, что он, ради нашего спасения, предал 
на смерть своего единородного сына, то есть самое дорогое и возлюбленное, что 
было у него, то эта любовь познается нами ещё в большей степени, если припишем 
богу материнское сердце. Высшая и глубочайшая любовь есть любовь материнская. 
Отец утешается после потери сына; в нем есть стоическое начало. Мать, напротив, 
безутешна, мать есть страдалица; но безутешность есть истинность любви.
      «Ибо богу было бы не трудно и не невозможно послать и без матери сына 
своего в мир, но он пожелал воспользоваться для этого женщиной» (Лютер, ч. II, 
стр. 348).
      Там, где падает вера в матерь божию, падает и вера в богасына и богаотца.
 Отец только там есть истина, где и мать есть истина. Любовь сама по себе 
женственна по происхождению и по существу. Вера в любовь божию есть вера в 
женское начало как божественную сущность. Любовь без естества есть бессмыслица, 
фантом. В любви познается священная необходимость и глубина природы!
      В самом деле любовь к женщине есть основание всеобщей любви. Кто не любит 
женщины, не любит человека.