ас столь же тщательно воздерживаться от признания
вполне достоверных и безусловных истин, сколь и от явно ложных, то, чтобы
отвергнуть все эти мнения, будет довольно, если для каждого из них я найду
причину в нем усомниться. Это не значит, что мне следует разбирать в
отдельности каждое: то был бы нескончаемый труд; но так как подкоп
фундамента означает неизбежное крушение всего воздвигнутого на этом
фундаменте здания, я сразу поведу наступление на самые основания, на
которые опирается все то, во что я некогда верил.

Без сомнения, все, что я до сих пор принимал за самое истинное, было
воспринято мною или от чувств, или через посредство чувств; а между тем я
иногда замечал, что они нас обманывают, благоразумие же требует никогда не
доверяться полностью тому, что хоть однажды ввело нас в заблуждение.

Но, может быть, хотя чувства иногда и обманывают нас в отношении чего-то
незначительного и далеко отстоящего, все же существует гораздо больше
других вещей, не вызывающих никакого сомнения, несмотря на то что вещи эти
воспринимаются нами с помощью тех же чувств. К примеру, я нахожусь здесь, в
этом месте, сижу перед камином, закутанный в теплый халат, разглаживаю
руками эту рукопись и т. д. Да и каким образом можно было бы отрицать, что
руки эти и все это тело - мои? Разве только я мог бы сравнить себя с Бог
ведает какими безумцами, чей мозг настолько помрачен тяжелыми парами черной
желчи, что упорно твердит им, будто они - короли, тогда как они нищие, или
будто они облачены в пурпур, когда они попросту голы, наконец, что голова у
них глиняная либо они вообще не что иное, как тыквы или стеклянные шары; но
ведь это помешанные, и я сам показался бы не меньшим безумцем, если бы
перенял хоть какую-то их повадку.

Однако надо принять во внимание, что я человек, имеющий обыкновение по
ночам спать и переживать во сне все то же самое, а иногда и нечто еще менее
правдоподобное, чем те несчастные - наяву. А как часто виделась мне во
время ночного покоя привычная картина - будто я сижу здесь, перед камином,
одетый в халат, в то время как я раздетый лежал в постели! Правда, сейчас я
бодрствующим взором вглядываюсь в свою рукопись, голова моя, которой я
произвожу движения, не затуманена сном, руку свою я протягиваю с осознанным
намерением - спящему человеку все это не случается ощущать столь отчетливо.
Но на самом деле я припоминаю, что подобные же обманчивые мысли в иное
время приходили мне в голову и во сне; когда я вдумываюсь в это
внимательнее, то ясно вижу, что сон никогда не может быть отличен от
бодрствования с помощью верных признаков; мысль эта повергает меня в
оцепенение, и именно это состояние почти укрепляет меня в представлении,
будто я сплю.

Допустим, что мы действительно спим и все эти частности - открывание глаз,
движения головой, протягивание рук - не являются подлинными, и вдобавок,
быть может, у нас и нет таких рук и всего этого тела; однако следует тут же
признать, что наши сонные видения суть как бы рисованные картинки, которые
наше воображение может создать лишь по образу и подобию реально
существующих вещей; а посему эти общие представления относительно глаз,
головы, рук и всего тела суть не воображаемые, но поистине сущие вещи. Ведь
даже когда художники стремятся придать своим сиренам и сатирчикам самое
необычное обличье, они не могут приписать им совершенно новую природу и
внешний вид, а создают их облик всего лишь из соединения различных членов
известных животных; но, даже если они сумеют измыслить нечто совершенно
новое и дотоле невиданное, т. е. абсолютно иллюзорное и лишенное
подлинности, все же эти изображения по меньшей мере должны быть выполнены в
реальных красках. По той же самой причине, если даже эти общие понятия -
"глаза", "голова", "руки" и т. п.- могут быть иллюзорными, с необходимостью
следует признать, что по крайней мере некоторые другие вещи, еще более
простые и всеобщие, подлинны и из их соединения, подобно соединению
истинных красок, создаются воображением все эти существующие в нашей мысли
(in cogitatione nostrae) то ли истинные, то ли ложные образы вещей.

Такого рода универсальными вещами являются, по-видимому, вся телесная
природа и ее протяженность, а также очертания протяженных вещей, их
количество, или величина, и число, наконец, место, где они расположены,
время, в течение которого они существуют, и т. п. На этом основании, быть
может, будет правдоподобным наш вывод, гласящий, что физика, астрономия,
медицина и все прочие науки, связанные с исследованием сложных вещей,
недостаточно надежны; что же до арифметики, геометрии и других такого же
рода дисциплин, изучающих лишь простейшие и наиболее общие понятия - причем
их мало заботит, существуют ли эти понятия в природе вещей,- то они
содержат в себе нечто достоверное и не подлежащее сомнению. Ибо сплю ли я
или бодрствую, два плюс три дают пять, а квадрат не может иметь более
четырех сторон; представляется совершенно немыслимым подозревать, чтобы
столь ясные истины были ложны.

Между тем в моем уме издавна прочно укоренилось мнение, что Бог существует,
что он всемогущ и что он создал меня таким, каков я есть. Но откуда я знаю,
не устроил ли он все так, что вообще не существует ни земли, ни неба,
никакой протяженности, формы, величины и никакого места, но тем не менее
все это су